7. Феноменология нравственной жизни

1. Об аксиолого-антропологической перспективе СМД-подхода 
2. Антропологический дискурс Г.П.Щедровицкого
3. Аксиолого-антропологические проблемы в этике Н.Гартмана
4. Человек как индивид и «его» ценности
5. Человек как личность: свобода и ответственность
6. Мораль и ее законы
7. Феноменология нравственной жизни
8. Этика Гартмана и антропологический дискурс СМД-подхода
9. «Ценности» Гартмана и «культурные нормы» в планах функционирования и генезиса
10. Общественная культура и личность
11. Трансляция нравственных норм
12. Аксиология нравственной жизни и этос личности

Хотя нравственная жизнь непосредственно связана с ценностями, но заключена не в ценностях как таковых, а в качественной соотнесенности с ними реального поведения человека. Ценности являются здесь только условиями нравственного бытия и небытия, только критериями, под которые подпадает поведение человека, претендующего на то, чтобы быть нравственным. Эту мысль Н.Гартман неоднократно повторяет в своей «Этике», настаивая на том, что само по себе соответствие жизни этим критериям, удостоверение ее ценностной идентичности, еще не делает такую жизнь нравственной.

«Неким основным заблуждением является считать соответствие личности ценностям нравственностью. Множество фундаментальных ошибок возникает из этого основного заблуждения. Наибольшее соответствие ценностям было бы как раз там, где есть высшая несвобода, именно в случае полной детерминированности принципом, что, в свою очередь, было бы нравственным меньше всего. Только соответствие ценностям свободного существа, которое именно в отношении этих ценностей «может поступить и по-другому», есть нравственность» (там же, с.598).

Ценность – свобода – личность это онтологический («метафизический») треугольник, три кита на которых утверждает себя нравственная жизнь человека по Гартману. Соответственно ему он выделяет и три проблемно-тематические области самой этики[1].

Проблематичность нравственной жизни обусловлена тем, что отношения в таком треугольнике отнюдь не гармоничны, а скорее антиномичны. Многочисленные антиномии, возникающие каждый раз, когда приходится определять сущность каждой из его сторон, придавать им категориальную определенность, обсуждаются Гартманом на протяжении всего его многоаспектного этического исследования.

Уникальность места человека в гартмановском мире (онтологии) в том, что человек-для-мира является «тем, чем не может быть для него никакое другое из его существ. Космическая малость, бренность и беспомощность человека не препятствуют его метафизическому величию и превосходству над бытием низших образований. Человек – субъект среди объектов, познающий, знающий, переживающий, участвующий, зеркало бытия и мира, и в таком понимании фактически – смысл мира» (там же, с.95).

Это его место как представителя рода, но каждый человек не только представитель рода, но и индивидуальность – «автономная реальная личность», в некотором роде третий вид бытия со своей собственной формой детерминации мировых явлений, поскольку не только человек-для-мира, но и мир-для-человека. И «пусть человек и мутное зеркало действительного, но оно-то все-таки одно, и в нем отражается сущее. Для него сущее имеет смысл» (там же, с.95).

Идеальное бытие не сводится к ценностям, «царство ценностей» образует лишь особую его часть (наряду с логическими, математическими и т.п. идеальными «структурами»). Их особенность, согласно Гартману, в том, что они делают мир-для-человека осмысленным и значимым, дополняют мир еще одним измерением. Собственно, другими словами, они «очеловечивают» мир, ибо человек не может не только полноценно, но и просто нормально жить в бессмысленном и незначимом для него мире[2].

Соотнесенность ценностей и нравственности для Гартмана – априорная предпосылка его этики. Нравственная жизнь всегда исполнение некоторых (нравственных же) ценностей и значит напрямую зависит от самого «царства ценностей» как такового, от его состава, строения и порядка. Поэтому большая часть гартмановской этики посвящена исследованию этого царства. В качестве конечной (отдаленной) цели подобного исследования он полагал выявления системы, создание абсолютной «таблицы ценностей», включающей все ценности каждая из которых нашла бы в ней свое определенное место.

Соотнесенность ценностей и нравственности для Гартмана – априорная предпосылка его этики. Нравственная жизнь всегда исполнение некоторых (нравственных же) ценностей и значит напрямую зависит от самого «царства ценностей» как такового, от его состава, строения и порядка. Поэтому большая часть гартмановской этики посвящена исследованию этого царства. В качестве конечной (отдаленной) цели подобного исследования он полагал выявления системы, создание абсолютной «таблицы ценностей», включающей все ценности каждая из которых нашла бы в ней свое определенное место.

Хотя построить такую таблицу «необозримого многообразия ценностей» Гартману и не удалось даже в первом приближении, но некоторые важные для своего дискурса «закономерности» он сформулировал[3]. Основным результатом исследования стало положение, что такая система (таблица) должна быть многомерной и содержать, по-крайней мере, «шесть типов законов связности» ценностей, которые он объединил в три группы «законов»: а) наслоения и фундирования; б) противоположности и комплементарности; в) высоты и силы. Каждое из подобных отношений-законов, в свою очередь, было разбито им на множество подтипов и таким образом намечена многоликая мозаика описываемого «царства ценностей». Причем эти «законы» имеют разный «объем», обладают локальным характером и, тем самым, сложным образом переплетают ценности разных видов между собой при их исполнении.

Из трех основных групп законов, определяющих характер связности в царстве ценностей, наиболее значимой для нравственной жизни по Гартману является третья (в). А в ней – ведущее отношение ценностной иерархии, различение среди ценностей более «низких» и более «высоких». При этом «высота» ценности напрямую коррелятивна ее «силе» и «сложности». В реальном мире, при разрешении жизненных этнических ситуаций всегда существует непосредственная зависимость реализации высших ценностей от реализации низших. И эта зависимость такова, что, будучи более фундаментальны и элементарны, низшие ценности требуют приоритетного, безусловного исполнения. Т.е. их исполнение является необходимым условием для реализации высших ценностей. Низшие ценности всегда являются более «сильными» по сравнению с высшими, а высшие более «значимыми» по сравнению с низшими.

«Можно сказать, что сама иерархия ценностей является ”двойной” – двусторонней и двузначной. Ведь так как увеличение силы направлено обратно возрастанию высоты, то порядок следования как таковой остается при этом совершенно единым. Но он биполярен, и каждый полюс стремится превалировать. Только их превалирование сущностно различно. Низшие ценности имеют своеобразную ”значимость” по сравнению с высшими, тогда как высшие имеют свое превосходство в смыслополагании и в исполнении смысла жизни» (там же, с.537). И сама суть полноценной нравственной жизни в перспективе этой двусторонней иерархии ценностей состоит в том, чтобы, не игнорируя низшие ценности одновременно реализовывать высшие.

Какие же ценности и почему оказываются высшими, чем определяется сама иерархия?

С одной стороны, ответ на этот вопрос у Гартмана является банальным. Ценностное царство – это царство, хотя и идеального, но «в-себе-бытия». И как таковое оно так иерархически и устроено, это просто один из объективных его законов, такова сущность самих ценностей[4]. Так что вопрос лишь в том, как такая закономерность может быть открыта, познана и это и есть одна из основных проблем этики, которая лишь исследует это царство и на большее не претендует.

С другой стороны, в рамках самого его исследования, это лишь предпосылка, которую он старается сделать доказательной. «Правда, пенять на это не следует, ибо без такой предпосылки составить какое-либо представление об отношении ценностей фактически невозможно. Но тем самым еще не доказана справедливость предпосылки, не разъяснен ее смысл. Было бы ошибкой намереваться определить иерархию ценностей до исследования самих ценностей; она проявляется только в точном ценностном анализе – насколько это вообще возможно» (там же, с.291). Насколько он преуспел в деле доказательства оправданности своей предпосылки?

Исходной для Гартмана при решении такого рода проблем является его феноменологическая установка – наличие у человека «первичного ценностного чувства», связанного с самой сущностью человеческого воления. Такое чувство должно быть непосредственно связанным с чувством иерархии ценностей ведь оно, в конечном счете, и определяет решение человека в этическом конфликте. А из решения таких конфликтов состоит сама жизнь и это просто «этический факт», который должен быть взят за основу. Из него следует, что ценностное сознание, осуществляющее нравственный отбор (если он не случаен), необходимо есть сознание иерархии. Поэтому феномены ценностного чувства, – единственные отправная точка и метод для решения подобного рода вопросов. Дальше этого аксиолого-онтологического полагания в деле «доказательства» ценностной иерархии продвинуться Гартману фактически не удалось[5].

Исходной для Гартмана при решении такого рода проблем является его феноменологическая установка – наличие у человека «первичного ценностного чувства», связанного с самой сущностью человеческого воления. Такое чувство должно быть непосредственно связанным с чувством иерархии ценностей ведь оно, в конечном счете, и определяет решение человека в этическом конфликте. А из решения таких конфликтов состоит сама жизнь и это просто «этический факт», который должен быть взят за основу. Из него следует, что ценностное сознание, осуществляющее нравственный отбор (если он не случаен), необходимо есть сознание иерархии. Поэтому феномены ценностного чувства, – единственные отправная точка и метод для решения подобного рода вопросов. Дальше этого аксиолого-онтологического полагания в деле «доказательства» ценностной иерархии продвинуться Гартману фактически не удалось[5].

Более того, он приходит к выводу, что никакого «выведения» иерархии быть не может, поскольку аксиологические отношения не являются логическими (само по себе это не противоречит самому существованию единого высшего принципа как такового). А его общий абрис строения «царства ценностей» оказался таков. «Система ценностей нелинейна, и уж тем более не дана как целое ценностному сознанию. Многообразие ценностей описывается системой координат со множеством осей. Ценности, имеющие одинаковую высоту, могут полностью разниться по своей материи; и достаточно часто между такими скоординированными ценностями существует содержательное противоречие, которое может стать антиномией» (там же, с.472).

Логические неоднозначность и неопределенность в «системе» ценностей свойственны и «ценностям благ» (вещным ценностям) и «нравственным ценностям» (личностным ценностям). Поэтому при реализации ценностей в жизни человек неизбежно находится в противоречивой ситуации, которую Гартман именует нравственным конфликтом и различает два их вида – первичные (аксиологические) и вторичные (онтологические).

Противоречия между самими ценностями человек устранять не может, ибо это противоречия «идеального в-себе-бытия», в которое у человека нет практического доступа, а «разрешает» это противоречие человек лишь в актуально-реальном бытии, в сфере реализации ценностей и только самой своей жизнью. Такие первичные ценностные конфликты имеют чисто аксиологическую природу.

Наряду с ними существует и род онтологических ценностных конфликтов, которые возникают не за счет собственно ценностных антиномий, но исключительно за счет самой жизненной ситуации (вторичные или «эмпирические» ценностные конфликты). В любом более-менее сложном поведении человека реализуется одновременно целый ряд ценностей, и какие-то из них не могут быть реализуемы одновременно. Поскольку ситуации реальны и как таковые никогда в точности не повторяются, то разрешение подобных противоречий требует принятия решений, предпочтения одних ценностей другим и оказавшаяся перед конфликтом реализации ценностей личность необходимо становится «виновной» перед одной из сторон.

Человеческая жизнь на эмпирическом уровне существует лишь «в течении ситуаций», складывается из них. Человек всегда вовлечен в те или иные жизненные ситуации, является непременным их участником и не может их избежать. Каждая из них однократна и неповторима и, так или иначе, выстраивается в этически интенциональном взаимодействии личностей. Поэтому разрешение первичных и вторичных ценностных конфликтов состоит лишь в выборе той ценности, которая будет исполняться «здесь и теперь» в данной ситуации, в самой жизни человека. Подобного рода ситуации и являются собственно этическими. И каждый раз, попадая в конкретную ситуацию, человек вынужден принимать решение в пользу той или иной ценности, «взвешивая» их относительно друг друга. Так или иначе, разрешая эти конфликты на жизненном пути, человек приобретает позитивный и негативный «нравственный опыт» – основу нравственного развития и нравственной зрелости.

Таков общий характер нравственный жизни человека в той мере, в какой она обусловлена, для Гартмана, многообразием и неопределенностью самого ценностного царства. «Нравственная жизнь – это вообще жизнь в данных конфликтах, увлеченность ими, творческое разрешение путем задействования личности; и всякое уклонение от конфликтов есть некое прегрешение, невосполнимая потеря в этическом бытии, в том числе и для собственной личности» (там же, с.322).

Но такое всеобщее представление является лишь предпосылкой для постановки основных проблем нравственной жизни, поскольку нравственная жизнь – это жизнь конкретных личностей, а они суть – индивидуальности.

Чтобы отразить это концептуально Гартман вводит понятие «личностность» и подчеркивает, что только индивидуальная личность есть личностность. Как и все связанное с человеком личностность представлена в царстве ценностей (бытийно должном) – как «ценность личностности».  Причем у каждой личностности своя индивидуальная ценность и именно эти ценности являются самыми конкретными, разнообразными и многочисленными в идеальном царстве ценностей. Ценность личностности это идеальное «сущностное ядро» личности.

Но как тогда соотносится всеобщность ценностей как идеальных сущностей с индивидуальностью ценностей личностности? Эту антиномию он разрешает за счет различения «объективно всеобщего» и «субъективно всеобщего». Т.е. такого всеобщего, которое действенно лишь для каждого «ценностно схватывающего» субъекта и это не индивидуальная ценность, а ценность индивидуального. Что это означает и как такое возможно Гартман поясняет на примере действительности идеальных объектов математики. «С этой точки зрения, даже математические тезисы субъективно всеобщи; не каждый человек в состоянии понять любое математическое положение, но если человек все же его понимает, то такое понимание у всех одно и то же» (там же, с.470).

Но как тогда соотносится всеобщность ценностей как идеальных сущностей с индивидуальностью ценностей личностности? Эту антиномию он разрешает за счет различения «объективно всеобщего» и «субъективно всеобщего». Т.е. такого всеобщего, которое действенно лишь для каждого «ценностно схватывающего» субъекта и это не индивидуальная ценность, а ценность индивидуального. Что это означает и как такое возможно Гартман поясняет на примере действительности идеальных объектов математики. «С этой точки зрения, даже математические тезисы субъективно всеобщи; не каждый человек в состоянии понять любое математическое положение, но если человек все же его понимает, то такое понимание у всех одно и то же» (там же, с.470).

Это, на первый взгляд довольно парадоксальное различение, тесно связано с двумя другими (метафизическими) полаганиями и его смысл зависит от того, что из себя представляет такое «индивидуальное долженствование бытия», с одной стороны, по своему идеальному статусу, а, с другой, по содержанию – т.е. как «материя» ценности по Гартману.

Среди аксиологических ценностных конфликтов Гартман особо выделяет конфликт между всеобщими и индивидуально-личностными ценностями, когда человек для исполнения ценности выбирает не всеобщее должное, а индивидуально должное. И такой выбор – это предпочтение более высокой ценности, поскольку ценности личностности по своему статусу в гартмановском царстве ценностей – высшие ценности. Хотя всеобщие ценности безусловно сильнее, но «высшее исполнение человечности лежит не в их направлении, но в направлении ценностей личностности» (там же, с.644). При этом, несмотря на то, что ценность личностности (идеальная личностность) более интимно связана с конкретным человеком, с его личностью, характер ее долженствования (принуждения к выполнению) в отношении реального поведения личности (реальная личностность) тот же, как и в случае всеобщих ценностей, она остается свободной и по отношению к ней. И в этом отношении ее идеальный статус ничем не отличается от статуса всеобщих ценностей.

Другими словами, это означает, что так как каждая этически значимая ситуация определена с трех сторон, – эмпирического содержания, ценностного содержания, личной воли человека – то только тогда, когда личная воля является свободной и от эмпирического, и от ценностного содержания, можно говорить о свободе личности и нравственном поведении[6].

Поскольку этика постигает только всеобщее, то, на первый взгляд, она ничего значимого по поводу этой необозримо многообразной части «пестрого ценностного изобилия» высказать не может. Однако, личностные ценности индивидуальны и неповторимы только как целостности, а как сложные системы («ценностные синтезы») состоят из множества «стандартных» элементов. И в качестве таких стандартных элементов выступают всеобщие ценности «ценностного царства»[7].

Тем самым индивидуальным этос человека оказывается не по своему составу, а прежде всего по тому порядку, в котором выстраиваются его компоненты применительно к каждой жизненной ситуации, «ценностным конфликтам», из которых и состоит нравственная жизнь человека. Это порядок индивидуальных предпочтений всеобщих ценностей, характерный для конкретного человека. «В таких направлениях предпочтения, которые относительно индифферентны к высоте предпочитаемых ценностей, поскольку они существуют внутри скоординированного ценностного многообразия, т. е. располагаются перпендикулярно к иерархии ценностей, состоит индивидуальный этос. Разумеется, он не сводится к какой-то единственной тенденции предпочтения. В различных ситуациях предпочтения будут разными» (там же, с.473).

Кроме того, ценностная «высота» в многомерном царстве ценностей, с его ортогональными измерениями, отнюдь не единственный критерий предпочтения и, поэтому, существуют возможности предпочтения ценностей, исходя и из других критериев. Это еще один источник индивидуального долженствования этоса личности.

Прежде всего, так как идеальный этос это ценность, то место такой идеальной сущности в самом «царстве ценности». Т.е. в той объективно-идеальной сфере, которая независима от всякой актуально-реальной человеческой активности. Ценности могут воздействовать на поведение человека, но они ему лишь даны (или не даны), воздействовать на них он не может – и, в конечном итоге, он может только выбирать ценность для исполнения, реализации.

Поэтому для Гартмановской этики оказывается само собой разумеющимся, что «как человек не создает всеобщих ценностей, и даже не может их как угодно выбирать, так он не может произвольно “делать” или выбирать и свой индивидуальный идеальный этос. Он обнаруживает его как свой заранее, равно как и другие ценности он застает для себя действующими. Ценностное чувство и здесь и там является воспринимающим, а не дающим. Таким образом, и здесь ему остается только исполнять или нарушать ценность» (там же, с.649). Идеальный индивидуальный этос суть сущность личности и, хотя человек может изменять своему этосу, это будет его измена самому себе, которая переживается как страдание[8]. «Измена самому себе», «верность себе», «подлинная личностность» и т.п. все это, для Гартмана, выражения для тех отношений, которые связывают реальное поведение человека (внутреннее и внешнее) с его же идеальным этосом[9].

Поэтому для Гартмановской этики оказывается само собой разумеющимся, что «как человек не создает всеобщих ценностей, и даже не может их как угодно выбирать, так он не может произвольно “делать” или выбирать и свой индивидуальный идеальный этос. Он обнаруживает его как свой заранее, равно как и другие ценности он застает для себя действующими. Ценностное чувство и здесь и там является воспринимающим, а не дающим. Таким образом, и здесь ему остается только исполнять или нарушать ценность» (там же, с.649). Идеальный индивидуальный этос суть сущность личности и, хотя человек может изменять своему этосу, это будет его измена самому себе, которая переживается как страдание[8]. «Измена самому себе», «верность себе», «подлинная личностность» и т.п. все это, для Гартмана, выражения для тех отношений, которые связывают реальное поведение человека (внутреннее и внешнее) с его же идеальным этосом[9].

Этосу общества у Гартмана доступ открыт ко всему «царству ценностей» и ценностное сознание общества (народа, эпохи) может «смещаться» и «вырезать» из этого царства «небольшой круг видимого». Но личность он почему-то этой возможности лишил и ограничил ее, ее сущность, заранее индивидуальной ценностью личностности с ее «природой».

Конечно, если сущность личности человеку запредельна и находится в царстве ценностей, в которое у человека нет практического доступа, то его «личностность» естественно не может быть «выдумана» или «сконструирована». Единственное средство проникновения в это трансцендентное царство, которым Гартман наделяет человека – априорное ценностное чувство, позволяющие ему свои собственные ценности личностности «увидеть».

Гартман признавал и необходимость, и реальность «работы над собой», но с присущими его позиции ограничениями. Так он различал преемственность и подражание. «Предпочтения могут созреть только в собственной личностности; только тогда они имеют необходимость, в том числе и в способе своего проявления. Преемственность в нравственности – нечто совершенно иное, нежели подражание. <…> Преемственность сущностно связана со всеобщими ценностями. В отношении личностности как таковой она становится подражанием, копированием, порождает ложную личностность. Подражатель не только не является личностностью, но разрушает и искажает свое собственное подлинное личное существо; не человек, но обезьяна человека» (там же, с.480-481).

Подражание это и есть, с его точки зрения, «конструирование» своего этоса и он не отрицает самой возможности и даже факта такого рода работы человека над собой, но относится к ней сугубо отрицательно и оценивал результат такого «конструирования» как «позерство», которое пусто и непрочно. Он всячески настаивал на непосредственности нравственности и ограничивал осознание, рефлексию над нею человека, как искажающие подлинное нравственное чувство.

Но если рассматривать личность не в ее статике, а в становлении, как на том настаивает историко-генетический подход, то позерство, которым характеризует Гартман результат «конструирования» своего этоса, возникает лишь в случае неудачи такого «подражания» от которой любые реальные, эмпирические действия человека никогда не застрахованы. «Подражание» в категориальном плане, по сути дела, это механизм культурного нормирования, и механизм реальный, в отличие от гипотетического метафизического априорного этического чувства Гартмана.  Ведь именно на нем, в конченом счете, основаны все, и прежде всего институциональные, формы обучения и воспитания.

Поэтому при всей стройности концептуальной схемы Гартмана, тщательной категориально-понятийной проработке его исследовательского аппарата, высокой оценке предназначения человека, его свободы и креативности, провозглашения превосходства «ценностей личностности» над другими и т.п. достоинствами, в его картине мира есть, на наш взгляд, существенный изъян.

Он тесно связан с самой отправной точкой его этического исследования, с его изначальным выбором и предпочтением абсолютистской (априористической) трактовки «природы» ценностей перед историко-генетической. Метафизический персонализм в этике он преодолевал за счет этического априоризма. Тем самым вольно или невольно воспроизвел в своем этическом исследовании древнюю идею предопределения, «судьбы», властвующей над жизнью каждого человека. В итоге все собственно человеческое и человечное оказывается обусловленным надмирным вечным «царством ценностей» абсолютно от человека независимым, свехчеловеческим и значит, в конечном счете, внечеловеческим.