Предмет психологии как методологический дискурс

А.А. Пископпель

У выбранного названия несколько смыслов. Оно может быть прочитано и понято как обозначение темы обсуждения, в ходе которого будут так или иначе воспроизведены и проанализированы многочисленные точки зрения на предмет психологии, психологического знания, для вынесения очередного о них оценочного суждения. Точно также, оно может быть прочитано и как проблема, способы постановки (проблематизации) которой в истории психологической мысли составят суть дальнейшего обсуждения.

И, конечно, оба этих смысла и ожидания так или иначе имеются в виду, но основное прочтение и, следовательно, основной смысл у этого названия иной – тесно связанный с утверждением и выражением точки зрения и подхода согласно которому это название должно читаться: «предмет психологии есть методологический дискурс о предмете психологии». Причем, речь в этом случае идет не о банальной констатации, фиксирующей некий неизменный феномен, факт жизни психологического сообщества, а об определенном онтологическом полагании.

Для того, чтобы оправдать и обосновать подобный взгляд на тему и проблему предмета психологии требуется, во-первых, прояснить смысл подобного утверждения, во-вторых, продемонстрировать саму возможность такой категориальной интерпретации и, следовательно, существования такой формы предмета и предметизации, в-третьих, обозначить условия при которых подобная форма существования предмета (научно-теоретического ли, практико-методического ли и т.п.) является не только возможной, но и становится вполне оправданной.

Естественно, что в достаточно убедительной степени сделать это здесь не представляется возможным и в ходе дальнейшего обсуждения предполагается лишь привести некоторые соображения и аргументы в пользу осмысленности и, следовательно, оправданности подобной точки зрения.

Выше уже упомянуто, что на уровне констатации, фиксирующей некий неизменный феномен жизни психологического сообщества – перманентное обсуждение им предмета психологии – он вряд ли может быть подвергнут сомнению и отмечается всеми, кто так или иначе обсуждал эту тему. Это означает, что такое обсуждение, методологический дискурс всегда по сути дела выполнял некую определенную функцию в сфере психологии и по своему генезису сложился совершенно «естественным», для самой психологии в целом, образом и выражает важную ее конституциональную особенность.

С одной стороны, это обстоятельство достаточно очевидно, а с другой, редко рефлектируется, поскольку сам ход обсуждения сосредоточен (сфокусирован) на его эпистемологическом горизонте (в смысле Э.Гуссерля) – тех или иных подходах и трактовках предмета психологии, а не на нем самом как таковом. Другими словами, важным и осмысленным представлялся не он сам по себе как действительность особого рода, а его содержание – те или иные полученные в ходе него результаты, для которых он был лишь их рамкой и условием.

Но такой взгляд оправдан лишь в рамках чисто познавательной позиции и соответствующей ее духу натуралистической методологии, основанной на презумпции внеположности членов гносеологического интенционального отношения (субъект-объектного типа). Только для нее «предмет психологии» уже дан, предзадан для методологического дискурса и лишь еще неосознан в нем самом и не стал тем самым знаемым. Соответственно смысл дискурса такого типа сводится лишь к осознанию и узнаванию психологией своего предмета с помощью и в лице ее методологического дискурса. Здесь, если пользоваться традиционным философским языком, «предмет психологии» есть только бытие.

Напротив, для деятельностной формы методологии и свойственной ей позиции «предмет психологии» суть не только и не столько бытие, сколько становление, в котором соучаствует сам методологический дискурс. И в виде ставшего бытия он приобретает относительно автономное существование за счет предметизации и отчуждения от подобного дискурса. И именно такой тип методологии разрабатывался в ориентации на освоение органических целостностностей социокультурного типа, смысл и значение которых состоит прежде всего в их развитии. А основной вывод, который сделан методологией науки из анализа ее истории состоит в том, что для того чтобы обеспечивать непрерывное развитие научного знания должна непрерывно развиваться сама наука как вид социокультурной деятельности и социальный институт.

Перенос же взгляда на сам дискурс делает осмысленным вопрос о том, какую же такую функцию (или функции) он выполнял и выполняет в психологии. И, на наш взгляд, вполне очевидный ответ на этот вопрос является и совершенно адекватным – функцию сведения в одном идеальном пространстве, интеграции как собственно разных форм психологических исследований и разработок, так и их результатов. Тем самым функция этого дискурса та же, что и самого предмета психологии – обеспечение единства психологии. Значит, если отвлечься от всех других особенностей дискурса и оставаться в пределах чисто функционального отношения к нему, эту его софункциональность своему собственному содержанию нельзя не признать в качестве определенной функциональной организацией самого предмета психологии.

Больше того, можно сделать еще более сильное утверждение. Если мыслить этот дискурс как коллективную мыследеятельность смысл и значение которой состоит в интеграции, собирании психологии, и представлять его целостность в виде особого хронотопа, – со своим специфическим местом в топологической организации сферы психологии и сопровождающим всю ее историю, – то никакого другого способа существования, где бы она обретала полнообъемное единство и интегрированность как на уровне предполагания, так и на уровне целеполагания, по крайней мере до сих пор, в психологии не существует.

Это утверждение является лишь переинтерпретацией и «выворачиванием» общеизвестного тезиса о перманентном кризисе психологии. Если рассматривать этот кризис как сугубо временное, хотя и затянувшееся не на одно столетие состояние, которое тем не менее вот-вот будет преодолено, то подобное утверждение оказывается лишенным смысла. Но если относится к нему как к своего рода «нормальному» или обычному для психологии состоянию, как к ее конституциональной особенности как неклассической науки, то оно становится осмысленным и обретает право на существование. Более того, оно обретает высокий смысл.

Г.В.Ф.Гегелю принадлежит мысль, что нечто жизненно только потому и если оно содержит в себе противоречие, в состоянии вмещать в себя это противоречие и выдерживать его. В противном случае, если нечто существующее не способно иметь в себе самом противоречие, то оно только по видимости образует живое единство. А поскольку кризис это всегда то или выражение внутреннего противоречия, то его печать способна скорее удостоверить жизненность психологии, чем поставить ее под сомнение.

Предлагаемая здесь точка зрения на взаимоотношения методологического дискурса и его же содержания сама по себе еще не выражала какой-либо специфики именно психологии, ее сферы. Поэтому она в равной мере так или иначе применима по отношению к любому научному предмету, любой науке. Можно показать, что она так или иначе, хотя и неявно, присутствует в современных историко-методологических моделях развития науки и научного знания, в частности в модели Т.Куна.

История науки в этой модели — это циклический процесс чередования двух периодов: периоды «нормальной науки» перемежаются периодами «научных революций», смены господствующей парадигмы. А сама парадигма в такой модели выступает для некоторого научного сообщества в качестве своего рода догматики, позволяющей на основе имеющихся образцов (ценностных предпочтений, онтологических моделей, теоретических схем, методических правил и т.п.), решать конкретные задачи-головоломки в период «нормальной науки». Это, прежде всего, функция ансамбля когнитивных и оперативных образцов — выступать в роли профессиональных императивов для научного сообщества и регулировать его научно-исследовательскую деятельность.

Период «научной революции» – это период конкуренции нескольких парадигм в истории той или иной науки, период их борьбы за влияние на научное сообщество. Спрашивается как мыслить единство той или иной науки, ее предмета в этот период? За счет чего и как оно обеспечивается, если, конечно, не представлять дело так, что в каждый период «научной революции» та или иная научная дисциплина перестает существовать и начинается как бы на ровном месте наново.

Эта линейная модель интересна тем, что она удовлетворяет принципу соответствия. У самого Т.Куна периоды «нормальной» науки фактически занимают то же место в ее истории, что и периоды «научных революций». Т.е. по сути дела она выступает в качестве равновесной модели циклического типа. Чисто формально это равновесие может быть нарушено в обе стороны – в сторону превалирования в ней «нормальной» науки, или «научной революции».

В доведенном до своего предельного выражения первом случае она превратится в ту классическую модель развития естественной науки и научного знания, которая сложилась и превалировала на рубеже XVIII-XIX вв. Здесь методологический дискурс присутствует только в начале становления научного предмета. После того, как он дает ему путевку в жизнь научный предмет получает автономное, отчужденное от самого дискурса существование обеспечивая единство и развитие научного знания того или иного типа. Больше нет потребности в таком дискурсе и наука выходит на кумулятивно-индуктивный режим неуклонного роста и увеличения научного знания, «накопления истины».

Характерно, что именно подобный образ науки вдохновлял Д.С.Милля, когда он в своей «Системе логике» предпринял попытку разработать «Логику нравственных наук», способную стать методологией гуманитарных наук и прежде всего психологии. Как сделать, чтобы в области общественных вопросов люди доверяли мнению специалистов и почему они им здесь не доверяют, – таким вопросом задавался Д.С.Миль, – в то время как они же сразу и без колебаний соглашаются с решениями специалистов, занимающихся физическими науками?

Все дело в том, отвечал он на него, что в области физических наук существует полное согласие специалистов принимающих одни и те же критерии истинности и условия доказательности. Вот подобные критерии истинности и условия доказательности, выработанные в ходе развития естественных наук Д.С.Миль и предложил в VI главе своей «Системы логики», главе посвященной наукам нравственным. Таким путем он надеялся раз и навсегда установить согласие (т.е. завершить методологический дискурс) и положить начало положительной разработке «нравственных наук». Увы. Полстолетия не прошло, как казалось бы раз и навсегда установленное согласие в области физических наук, на которое он уповал, оказалось подорванным, а с ним и методологический проект Д.С.Милля.

В доведенном до своего предельного выражения втором случае эта куновская модель превратится в модель науки лишенной периодов «нормальной» науки. Это будет наука существующая только в виде перманентной «научной революции. Собственно говоря, в случае этого предельного выражения куновская модель просто превращается в модель развития науки П.Фейерабенда. Его лозунг «перманентной революции» и рождается в ходе критики куновской равновесной модели.

«Эпистемологический анархизм» П.Фейерабенда предлагает пересмотреть взгляд на науку как на моносистему. Если у Куна макроразвитие науки выглядит как линейный процесс, прерываемый чередой следующих друг за другом парадигм, то для Фейерабенда стандартная ситуация – одновременное сосуществование сразу нескольких парадигм. Если по Попперу – Лакатосу разработка альтернативных теорий – результат несовпадения предсказаний некоторой теории и эмпирического подтверждения, то по Фейерабенду альтернативные теории должны разрабатываться сами по себе, поскольку с их помощью и в их свете только и возникают эмпирические, фальсифицирующие контрпримеры.

Причем этот процесс, по П.Фейрабенду, не может регулироваться раз и навсегда зафиксированными нормативными установлениями. Ибо он ситуативен и каждая ситуация требует исходить из своей собственной методологии. Наука растет и должна расти «во все стороны» одновременно и в каждую сторону по своим собственным, а не единым законам. Это означает, прежде всего, несводимость науки к предметным формам совокупного научного знания и необходимость актуального включения в модель не только предметных форм, но и социокультурных процессов, вне которых нет и самого исторического развития науки. Тем самым им предлагалось строить модели развития науки с учетом и креативных способностей ее субъектов разного уровня иерархии, и способов их организации в особые подсистемы человеческой деятельности и т.д., учитывая саму «человеческую тотальность».

Если теперь ввернутся к вопросу о том, как мыслить единство той или иной науки, ее предмета в такого рода модели развития науки, то один из возможных ответов (на наш взгляд основной, но не единственный) – за счет методологического дискурса о ее предмете, в пространстве которого «встречаются» и опосредуют друг друга разные парадигмы.

С точки зрения внутренней организации этот дискурс представляет собой то, что обычно называют содержательным конфликтом, в ходе которого в его пространстве каждая из предлагаемых парадигм проблематизирует все другие. А вместе они и представляют на период научной революции эту исследовательскую сферу в целом. Разница же в характере процессов предметизации между дискурсами допускающим и не допускающим отчуждение результатов в том, что в первом случае он находит свое завершение в соответствующем предмете, а во втором нет и существует только в качестве установки на предметизацию.

Если перманентная научная революция является конституциональной особенностью модели неклассической науки, то процесс предметизации и обретения предметом такой науки относительно автономного существования в этой модели никогда не находит завершения. Здесь он никогда не выступает отчужденно от методологического дискурса. Т.е. актуально существует только в форме самого дискурса. И если задаться вопросом какая же из этих моделей развития науки окажется «по факту» наиболее близкой к реальной истории психологии, то, на наш взгляд, именно эта.

Конечно, и об этом шла речь выше, существуют и другие варианты осмысления неклассической предметности науки. И тому есть исторические прецеденты. В частности, одной из таких неклассических форм предметизации методологического дискурса, сохраняющей одновременно и его содержательно-конфликтную структуру является известный «принцип дополнительности» Н.Бора, разработанный им для разрешения проблем корпускулярно-волнового дуализма в квантовомеханической картине мира. Как известно, единство предмета квантовой физики обеспечивается в этом случае за счет сочетания взаимодополнительных, но исключающих одно другое черт описания (парадигм) опыта. Т.е. для описания квантовых явлений запрещается объединенное, но требуется совмещенное употребление двух независимых онтологических картин мира (энергетически-импульсной и пространственно-временной).

Характерно, что в тоже самое время такая предметизация сама по себе не стала завершением очередного цикла этого дискурса, хотя и породила множество инфрапредметных форм его воплощения и обоснования, в частности, привела к разработке новых неклассических логических исчислений – разных вариантов «логик дополнительности». Достаточно вспомнить известную, знаменитую и так и оставшуюся открытой полемику Бора-Эйнштейна – центральное событие внутри этого дискурса о предмете новой физики.

Весьма знаменательно, что в своих философско-методологических работах, обсуждая условия применимости идеи дополнительности за пределами собственно физического знания Н.Бор обратился прежде всего к психологии, в которой, с его точки зрения, в наибольшей степени проявляется «дополнительный» характер описания в структуре любого психологического опыта. Т.е. именно психология рассматривалась им как типичная неклассическая дисциплина.

Сама позиционная структура такого методологического дискурса чрезвычайно сложна – это и события актуальной полемики в режиме «здесь и теперь», время от времени стихийно возникающей или специально организуемой теми или иными органами психологического сообщества. И оппозиция взглядам и представлениям характерным для позиций имевших место в историческом его измерении и тем самым возвращающая их к жизни. Здесь и прямое возвращение в пространство актуального дискурса позиций казалось бы поставленных ходом исторического развития психологией «на износ», таких, скажем как возвращение идеи «христианской психологии» и т.д. и т.п.

В нем есть более или менее случайные тематизмы, являющиеся обычно реакцией на кратковременное взаимодействие психологии с другими научными дисциплинами и направлениями (как это было в период кибернетического бума), а есть проблемно-тематические узлы обсуждения, которые сопровождают всю историю современной психологии.

Скажем, проходившая в начале 80-х гг. на страницах журнала «Вопросы психологии» дискуссия о сущности психологических законов (характерный штрих – одни ее участники рассуждали о «законах психики», а другие о «законах психологии») являлась практически прямым продолжением дискурса и дискуссий середины-конца XIX в. о сущности (понятии) «психической причинности». Этот дискурс фактически и был дискурсом о предмете психологии, был его своего рода проекцией на сферу теоретически необходимого в психологическом знании.

У В.Зеньковского есть схема, представляющая позициционную структуру этого дискурса о природе психической причинности. Она может рассматриваться в качестве возможного представления многопарадигмальности и содержательно-конфликтной структуры методологического дискурса в психологии того времени.

Согласно этой схеме соотношение основных позиций можно представить следующим образом:

1. Точки зрения, отрицающие психическую активность (эпифеноменизм)

1.1. Физиологический эпифеноменизм (Авенариус, Петцольд, …)

1.2. Спиритуалистический эпифеноменизм (Гартман, Древс, …)

2. Точки зрения, признающие психическую активность

2.1. Активность души феноменологически однородна с активностью материального мира

2.1.1. Психика аналогична неорганическому миру

2.1.1.1. Периферическая теория психической активности (Тэн, Спенсер, Гербарт, …)

2.1.2. Психика аналогична органическому миру

2.1.2.1. Актуальная теория (Вунд, Эббингаус, …)

2.1.2.2. Центральная теория психической активности (Липпс, Лопатин, Бергсон, …)

2.2. Активность души феноменологически не однородна с активностью материального мира

2.2.1. Современные фихтеанцы

2.2.2. Марбургская школа

2.2.3. Дильтей

И это только один из вариантов взаимной фиксации отношений позиций в пространстве дискурса. Материалы, в которых так или иначе отражены и отражаются результаты дискурса составляют неотъемлемую часть публикационного архива психологии, но никаких специфических теоретических форм и организационно-деятельностных средств его фиксации не существует. Нужны ли они и зачем? Какой позитивный смысл может иметь рефлексивный проблемно-тематический поворот от предмета той или иной науки как содержания методологического дискурса к самому дискурсу?

Общий и принципиальный ответ на подобный вопрос ставит перед собой СМД-методология. В ее рамках решение тех или иных фундаментальных проблем социокультурного типа связывается в первую очередь с переносом направленности познавательно-преобразовательных усилий с объектных форм той или иной мыследеятельности на саму организацию мышления и деятельности, порождающих эти формы. Это означает, что главным в предметной форме научной организации оказывается функция интеграции разнообразных видов научно-дисциплинарной деятельности.

Самым простым, эффективным образом эта интегративная функция осуществляется за счет существования для всех научно-дисциплинарных позиций единого взгляда и способа освоения предметной действительности. Но если такой взгляд выработать невозможно, а есть основания утверждать, что это конституциональная черта неклассических наук, то выполнение этой функции берут на себя другие более сложные интегративные формы (организованности), способные представлять и удерживать такое единство. А это значит, что решение проблемы предмета психологии оказывается, в конечном счете, зависимым здесь от осознания места и значения методологического дискурса в историческом развитии психологии, целенаправленном овладении (артификации) и эффективной организации самого методологического дискурса и обусловенных им форм методологической соорганизации психокогнитивных, психотехнических и психопрактических работ в сфере психологии.

1 Опубликовано в книге: «Труды Ярославского методологического семинара». Т.2. Предмет психологии. Ярославль. 2004. с.246-254