К проблеме категориального строя психологии

А.А. Пископпель

Вопрос о категориальном строе психологии и проблема ее предмета – две стороны одной медали. Категориальный «скелет» той или иной области мыследеятельности (например, научной дисциплины) осуществляет «фиксацию» специфических для нее отношений (характер взаимосвязи) между разными действительностями человеческой культуры (универсума мышления и деятельности), их соорганизацию – объединение и реальное «замыкание» друг на друга. Могут ли и должны ли категории той или иной области мыследеятельности образовывать систему – одна из традиционных проблем категориального мышления, связанная с традиционным признанием принципиальной возможности разной категориальной «фокусировки» – «объектно-онтологической» и «логико-операциональной». В СМД-методологии к этим двум видам «фокусировки» содержания добавляются «знаково-семиотическая» и «понятийно-предметная». Существования разных возможностей выводит на первый план сам категориальный дискурс, по отношению к которому каждый способ проблематизации и вид категориальной упорядоченности оказывается лишь частным и ограниченным.

Чувствительность той или иной дисциплины к проблемам своего категориального строя, категориального аппарата есть свидетельство ее зрелости, глубины осознания оснований своего взгляда на мир, источников собственного, особенного отношения к нему. Та или иная постановка этих проблем и предлагаемое решение в значительной мере определяют процессы самоорганизации и, в конечном счете, степень самостоятельности и место той или иной дисциплины среди смежных дисциплин, характер субординации между ними.

Ведущих психологов всегда волновал вопрос о степени первородства концептуального аппарата психологии, поскольку в нем трудно, если не невозможно, обнаружить категории, присущие только лишь психологии. Ведь ее важнейшие категории принадлежат в равной мере всем человековедческим дисциплинам, а зачастую рождены за ее непосредственными пределами. Эта обобществленность категорий − результат истории европейской мысли, в ходе развития которой происходил постоянный обмен между различными направлениями на всех уровнях, в том числе и категориальном.

Наиболее яркие и крайние проявления этого взаимовлияния известны под такими именами, как «биологизм», «эволюционизм», «органицизм», «натурализм», «психологизм», «логицизм», «социологизм», «историцизм» и т.п. Хотя в этих наименованиях присутствует не только констатация самого факта влияния, но и отрицательная рефлексивная оценка чрезмерности или односторонности такого влияния, они важны как свидетельства этого взаимовлияния. Свидетельства того, что наряду с процессами дифференциации непрерывно происходили и происходят и обратные процессы – процессы интеграции различных областей знания и познания.

Сторонники чистоты психологии пытаются элиминировать результаты такого взаимовлияния за счет своего рода феноменологической редукции, когда в каждой из непсихологических по происхождению категорий ищется собственно «психологическое содержание». Такая работа категориального переформатирования традиционно и непрерывно осуществляется в любой области мыследеятельности и вполне осмысленна, но возможны и иные подходы, обнаруживающие здесь не недостаток, а скорее особенность места, которое психология занимает среди других человековедческих дисциплин. Один из них сравнительно недавно предложен в качестве основания для типологизации психологических категорий (см.: Петровский, Ярошевский 1998; Петровский, Петровский, 1999).

Подход этот интересен тем, что осуществляет «инверсию» традиционного отношения к проблеме упорядочивания категорий и фактически предлагает сделать сильной стороной психологической мысли то, что обычно рассматривается как ее слабость. Эта инверсия осуществляется на основе двух основных принципов категориальной упорядоченности. Во-первых, предлагается упорядочивать одновременно не только категории, традиционно относящиеся к психологическим, но фактически все используемые в той широкой предметной области, которую В.И. Вернадский относил к «живому веществу» – биосфере и ноосфере. Во-вторых, выбрать в качестве «ядра» этой типологии собственно психологические категории (психосферы) в качестве базисных. А все остальные рассматривать в качестве квазипсихологических, т.е. по отношению к ним, центральным, как представляющим пред- и после-уровни их «конкретизации»: биологический, протопсихологический, базисный психологический, метапсихологический и экстрапсихологический².

Обе идеи (принципа) представляются перспективными, однако сами по себе они не определяют особенности предложенной типологизации. Их реализация во многом зависит от того, как понимается «что» есть категории сами по себе и «что» есть сам категориальный порядок.

Категории и их порядок

Вопрос о категориальном строе психологии и проблема ее предмета – две стороны одной медали. В отечественной психологии на идее определяющей роли «категориального ядра» особенно настаивал М.Г. Ярошевский, и для этого у него были серьезные основания. Ведь, согласно традиционным представлениям, именно категории выступают в качестве основных средств мышления, задающих идеальную действительность, в рамках которой выделяемое и ассимилируемое мышлением объективное содержание может и должно быть представлено как логически мыслимое, т.е. во всеобщей и необходимой форме. Поэтому М.Г. Ярошевский полагал, что предмет психологии имманентен категориальному «ядру» и его конституируют категории, «воспроизводящие существенные признаки психической реальности» (Ярошевский, 1971, с. 112). По сути дела всегда, обсуждая одну из этих тем, приходится обсуждать и другую, разница здесь зачастую в акцентах и фокусировках обсуждения, – какое содержание выносится на первый план, а какое выступает в качестве основания и явной или неявной предпосылки.

Категории и их порядок

Другими словами, обсуждение вопроса о категориальном строе психологии − это обсуждение на «языке» категорий вопроса, что же представляет собой то, что сегодня называется «психологией» и чем она может и должна стать в будущем, т.е. вопроса о перспективах ее развития. Обсуждение на таком едином «языке», на котором только и можно обсуждать судьбу социокультурной области, включающей в себя несколько десятков разных научных предметов, организованных по разным основаниям, а наряду с ними еще и целый ряд психотехник и психопрактик.

Сложность и неоднозначность предлагаемых подходов в немалой степени обусловлены тем, что «в каком-то смысле психология – это весь мир, взятый с определенной точки зрения, и потому психология – это не только совокупность каких-то научных дисциплин, а весь универсум человеческой жизнедеятельности, взятый в определенном повороте, в определенном ракурсе, с определенным техническим и практическим отношением» (Щедровицкий, 1997а, с. 109).

Уже после И. Канта стало окончательно ясным, что «предмет» нельзя полагать в качестве простого «бытия в себе» независимо от существенных категорий, он может быть представлен только в этих категориях, конституирующих его собственную форму (см.: Кассирер, 2001). Категориальная организация мышления, с одной стороны, воспроизводит опыт активного, деятельностного освоения реальности и является его концентрированным выражением (генетический план), с другой же выступает в качестве генерального регулятора процессов и процедур преобразования идеальных содержаний в ходе решения мыслительных проблем и задач (актуальный план). Другими словами, важнейшей функцией категорий в любой мыследеятельности, прежде всего в научном познании, является то, что они «суть условия возможности опыта» (И. Кант) или, на современном языке, – «создают объекты для мысли» (см.: Мамардашвили, 1968).

Скажем, большая серия публикаций 1970–1980 гг., посвященных категории деятельности в советской психологии, являлась одновременно формой обсуждения вопроса о предмете психологии, скрытой и открытой полемикой по этому центральному для нее вопросу, заставляющей по-разному оценивать место и значение упомянутой категории и давать ту или иную интерпретацию понятиям, конституирующим деятельность в качестве особенного объекта изучения и воздействия. Подвергая сомнению ее значимость и центральное положение среди других категорий психологии, некоторые участники возлагали на распространенность деятельностного подхода (прежде всего в форме «психологической теории деятельности») ответственность за эрозию психологической предметности и обеднение концептуальной базы психологии³.

В этой дискуссии проявилось несколько моментов, имевших отношение не столько даже к категории деятельности как таковой, сколько к вопросам категориального строя психологии вообще (см.: Пископпель, 1990). Сомнению и критике в первую очередь было подвергнуто не предметное содержание категории деятельности, а ее претензии на тотальность содержания и связанная с ней категориальная субординация⁴. У Б.Ф. Ломова этот вопрос прозвучал в форме: «Может ли развиваться психология на основе одной-единственной категории, а именно категории деятельности, или же она развивается на основе системы категорий?» (Ломов, 1979, с. 34). Т.е. фактически речь шла о категориальном строе отдельной науки – определяет ли и может ли определять предмет той или иной отдельной науки одна «единственная» категория, или это под силу только системе категорий?

Потребность в систематизации – одна из ведущих детерминант научного знания как такового. Уже при оформлении советской психологии, пытавшейся наметить новые пути преодоления психологического кризиса «ряд авторов из единого начала пытались вывести всю совокупность знаний о психической реальности» (Ткаченко, 1983, с. 10). Здесь психологи опирались на идеи диалектически ориентированной методологии познания с ее логико-методологическим методом систематизации путем восхождения от абстрактного к конкретному, в ходе которого переход от одних категорий к другим должен осуществляться «в той последовательности, в которой они появляются в процессе углубленного познания, – от непосредственного к сущности, от сущности к явлению и действительности» (Вазюлин, 1968, с. 270). Основной логической предпосылкой является здесь выявление главного объяснительного принципа той или иной науки (субстанционального определения), в роли которого выступает особое «фундаментальное понятие, так сказать, первичная абстракция, лежащая в основе науки» (Выготский, 1982, с. 300)⁵.

На марксистскую методологию познания был ориентирован и сам Б.Ф. Ломов. Поэтому он в итоге фактически отказался от сформулированной им самим альтернативы, полагая, что предмет исследования психологии «определяется понятием психики... система ее категорий и взаимоотношения между ними определяются, в конце концов, тем, в какой мере они раскрывают основной предмет психологического исследования: психику» (Ломов, 1979, с. 47). Тем самым, по сути дела, он не отрицал само существование и необходимость «суперкатегории», а подвергал сомнению лишь претензии вполне определенной категории на выполнение такой роли, и на ее место предлагал другую и традиционную – «психики»⁶. Разница лишь в том, что с точки зрения его оппонентов, те категории, которые он противопоставлял категории «деятельности» (прежде всего «общение»), имплицитно содержатся в категории деятельности, и, в частности, «общение» рассматривается в качестве важнейшего вида человеческой деятельности (Давыдов, Зинченко, Талызина, 1982).

Но сама постановка вопроса о системе психологических категорий в таком виде, при всей заведомой ее сложности в горизонте таких «предельных» вопросов, отнюдь не самоочевидна.

Традиционно выделяют два взаимосвязанных плана (аспекта, измерения, плоскости) любой категории – логический и онтологический. «Категории представляют наиболее общие характеристики бытия, являясь в качестве таковых одновременно высшими родами высказываний.... С точки зрения онтологии они суть основные характеристики действительности, последние “предикаты” сущего, но эти предикаты могут рассматриваться и выводиться как исходя из вещей, так и исходя из общей формы предикации» (Кассирер, 2001, с. 59). С точки зрения такого представления о строении категорий, явный учет двухаспектности за счет адекватной рефлексии при обсуждении любых вопросов категориального анализа–синтеза является необходимой предпосылкой его продуктивности.

Возможности такого категориального дискурса целиком и полностью определены тем, принимается ли или не принимается «по умолчанию» предпосылка изоморфности или параллелизма категориальных содержаний онтологического и логического планов. В такой предпосылке есть известный резон и смысл, поскольку каждая категория выступает по отношению к этим двум планам как особое их соединительное звено, обеспечивая тем самым единство мышления и деятельности. Но это только с одной стороны, с другой – каждый из таких планов объединяет лишь имманентные ему единицы содержания и задает свой способ их соорганизации. Другими словами, отношение «параллельности» между двумя планами возможно лишь в вырожденном случае (в частности, в русле философской традиции принципа тождества бытия и мышления, являющейся философским эхом представления о порождении мира абсолютным разумом), а в общем случае речь может идти даже об их «ортогональности».

То, что признание многоплановости представления категорий и самого дискурса существенно для обсуждения вопроса категориального строя, в данном случае категориального строя психологии, можно понять исходя, хотя бы, из следующего соображения. Предположим, в том или ином дискурсе в качестве ведущего и основного выбран логический аспект, аспект интеллектуально-инструментальный, а онтологический выступает в качестве ведомого и вторичного. Это предполагает трактовку категорий преимущественно как средств, инструментов организации мышления. Но ведь «инструменты» сами по себе, в отличие от «объекта», не обладают имманентными полнотой и целостностью, их полнота релевантна видам производимой мыслительной деятельности («работы») и принципы их систематизации должны быть производны от видов самих таких «работ»⁷.

Трудности, возникающие в этом случае при решении вопроса об общем категориальном порядке, и заставляли на практике использовать ту или иную версию принципа «параллелизма» между этими планами. Так, например, поступил И. Кант в «Критике чистого разума», когда на основе своей таблицы «логических функций» построил изоморфную ей таблицу категорий (чистых рассудочных понятий). «Этим путем возникает столько чистых рассудочных понятий, a priori относящихся к предметам созерцания вообще, сколько в предыдущей таблице было перечислено логических функций во всевозможных суждениях: рассудок совершенно исчерпывается этими функциями и его способность вполне измеряется ими» (Кант, 1994, с. 86)⁸.

У самого И. Канта построение системы категорий путем выведении «таблицы чистых понятий рассудка» из «таблицы суждений» преследовало сверхзадачу установить связь между старой формальной и новой трансцендентальной логикой. Ее унаследовали и неокантианцы, а построение системы категорий становится с тех пор одним из центральных пунктов, на котором сосредотачивается движение логической науки со времени Канта. Однако неокантианские логика и теория познания существенно ограничили предмет своей науки. Фактически не отношение объектов (бытия) к сознанию обсуждает она, а отношение содержания сознания (чувственных данных) к форме сознания (категории, или принципы синтеза, или формы суждения). А когда неокантианцы рассуждают об отношении сознания к бытию, то имеется в виду независимость содержания от формы, предмета (мысли) от синтезирующей функции⁹.

Могут ли и должны ли категории той или иной области мыследеятельности образовывать систему – одна из традиционных проблем категориального мышления как такового, так как существует точка зрения, настаивающая на принципиальной асистемности категорий и категориального мышления, в отличие от понятий и понятийного мышления. Нетрудно заметить, что существование двух таких точек зрения непосредственно связано с признанием принципиальной возможности разной категориальной «фокусировки» – объектно-онтологической и логико-операциональной.

Сама же возможность «фокусировки» категориальной работы на разных аспектах категориального содержания заставляет признать, что могут и должны существовать разные принципы и способы категориального упорядочивания и, следовательно, типы самого устанавливаемого порядка категорий. В свете подобных различений вопрос о категориальном строе существенно усложняется. Он оказывается связанным не с однолинейным порядком, а, по крайней мере, с несколькими типами категориальной упорядоченности в разных измерениях (действительностях). Сколько таких измерений категориального порядка вообще может быть выделено – зависит от самого представления строения категорий и соответственно ее «фокусов», видов категориального содержания. Вопрос же о едином категориальном порядке, снимающем эти «линейные» формы упорядоченности, оказывается еще сложнее.

Категориальное мышление в психологии

Актуальность и значимость обсуждения вопроса категориальности психологического мышления, упорядоченности психологических категорий и т.п. определяются тем, что в условиях реальной полидисциплинарности и полипредметности, сосуществования многих направлений и типов психологического дискурса на уровне «теорий среднего уровня», именно на категориальный уровень возлагаются надежды на интеграцию психологической мысли как таковой. Предполагается, что прежде всего на этом уровне можно преодолеть те различия и противоречия, которые фрагментируют ее на собственно предметных уровнях, а за счет установления категориального порядка навести порядок на этих уровнях тоже. Ведь именно категории выступают в качестве основных регулятивных средств, обеспечивающих полноту и целостность предметных форм мышления и деятельности¹⁰.

С чисто формальной точки зрения эти надежды вполне оправданы, но вот каков «вес» содержательных трудностей, неизбежно возникающих на таком пути? Они представляются более или менее обозримыми, если проблемы категориальной упорядоченности сводятся к проблемам упорядочивания уже наличных категориальных понятий, к той или иной (как правило, табличной) их организации-типологизации. Но даже эта процедура, в том, что касается ее оснований, заведомо лишена какой-либо очевидности и однозначности.

Ведь не секрет, что за счет объектно-ориентированной рефлексии в подавляющем большинстве случаев обсуждение проблем категориального строя психологии, систем психологических категорий и т.п. вопросов, концентрируется лишь в одном, онтологическом измерении. Характерные особенности так построенного дискурса нетрудно обнаружить даже в весьма продвинутых и проработанных вариантах категориального упорядочивания. Скажем, в упомянутом выше универсальном варианте построения типологической системы (таблицы) психологических категорий (см.: Петровский, Ярошевский 1998; Петровский, Петровский, 1999).

В комментариях, разъясняющих основания предлагаемого здесь порядка в «кластерах» и «плеядах», говорится об описании «понятийной архитектоники каждой из таких категорий, ее внутреннего устройства», о роли «отражения», «творения», «самопричинения» в порождении определенности категориального содержания, о реализации «инструментальной функции», указывается, что за каждой категорией стоит целый «ряд понятий, сцепление которых образует существо категории» и т.п., но все это лишь леса для построение всеобщей натуральной онтологии, предметно объединяющей био-психо-ноо-сферы, и самостоятельной ценности не имеющие. Недаром авторы в качестве обоснования предлагаемого категориального порядка апеллируют к И. Канту с его онтологическим «принципом полного взаимодействия субстанций». Отсюда же использование в качестве принципа иерархии между психологическими, метапсихологическими и экстрапсихологическими категориями сугубо онтологической оппозиции «сущность–явление»¹¹.

Дефициентность такой рефлексии обнаруживается и при обращении к реальной истории психологической мысли, истории зарождения и оформлении тех или иных ее направлений, школ или подходов. Скажем, для категории поведения, поднятой на щит и разрабатывавшейся бихевиоризмом, ведущим был отнюдь не онтологический, а ее операционально-процедурный и логико-понятийные планы. Первоначальный радикализм Д.Б. Уотсона всецело основывался на позитивистском принципе использования в естественнонаучном исследования только «данных наблюдения», а постуотсоновское развитие бихевиоризма в немалой степени детерминировалось неопозитивистским требованием использовать для объяснения поведения только операционально вводимые понятия¹².

И противопоставлялся бихевиоризм психологии сознания, как известно, отнюдь не в онтологическом горизонте, а в плане метода психологического познания – он отрицал априорный принцип непосредственной данности психических процессов сознанию исследователя и основанный на нем метод интроспекции.

Все это реальные и неизбежные ограничения, возникающие при обращении к предельным горизонтам мышления и деятельности той или иной социокультурной области. В конце концов, дело не столько в тех или иных создаваемых и предлагаемых «системах» психологических категорий самих по себе (недаром те же А.В. Петровский и М.Г. Ярошевский неоднократно подчеркивали «открытый» характер предлагаемого ими варианта категориальной упорядоченности), сколько в организации в психологии самого категориального дискурса как внутреннего механизма ее саморазвития¹³.

Причем, дело не столько в актуальной возможности пополнения уже предложенного набора (системы) наличных категориальных психологических понятий, сколько в существовании разных типов самой категориальной упорядоченности. Ведь предлагаемая категориальная «сетка» окажется иной, если просто обратиться к другим логико-онтологическим интерпретациям использованных принципов («детерминизма», «развития», «системности»), тем более, в случае добавления к ним других принципов (скажем, «дополнительности» в смысле Н. Бора).

Важно еще и то, что предлагаемый категориальный порядок должен, по мысли А.В. Петровского и М.Г. Ярошевского, выступить в роли средства, способного обеспечить необходимое основание для утверждения и развития «теоретической психологии» в качестве «особой научной отрасли» – отрасли научной психологии, являющейся «теорией ее теорий»¹⁴. Априорной же предпосылкой сведения категориального мышления к обслуживанию «теории теорий» выступает убеждение, что «в конечном счете, теоретическая психология является определяющим началом для рассмотрения отраслей и понятийного аппарата психологической науки» (Петровский, Ярошевский, 1998). Но существует ли, может ли и должна ли существовать психология в виде подобной «пирамиды», увенчанной лишь теорией (пусть даже в форме теории теорий)?

Теория, как форма и способ организации знаний, который сложился в постгалилеевской науке нового времени, всегда предполагает существование гомогенизированного, однородно построенного и противопоставленного человеческой деятельности объекта. И если оказывается, что построить гомогенизированный объект невозможно или невозможно противопоставить его деятельности (объективировать) как таковой, то на пути построении такой единой теории возникают трудно преодолимые препятствия, а часто оказывается, что единая теория о таком «неклассическом» объекте и в принципе невозможна¹⁵.

Ведь теория как способ рациональной организации знания, мышления и деятельности не самоцель и, в конечном счете, есть лишь определенный, исторически выработанный способ передачи опыта нашей деятельности из одной ситуации в другую. Причем способ, выработанный в рамках научно-познавательной деятельности и созвучный лишь натуралистической мыследеятельностной позиции в ней. Поэтому, даже если исходить из того, что именно в теории находит свое полное и завершенное выражение психогностическое отношение к психологической предметности, то это заведомо не так для отношений психотехнического и психопрактического.

А значит, должны существовать и существуют другие формы организации знания, мышления и деятельности, дополнительные к теории как особой единице научного предмета. В частности, методологические, для которых более специфической становится такая форма передачи опыта нашей деятельности как подход, который может быть рассмотрен в качестве обобщенной формы организации разных средств мыследеятельности за счет объединения схематизма объекта с «проецированными» на него процедурами (они собственно и свернуты в объектном схематизме) и соответствующих тактик и стратегий композиции и декомпозиции способов работы. Здесь объектный схематизм подхода от объекта теории отличает, прежде всего, то, что он является лишь средством организации деятельности, функциональным, а не субстанциональным образованием. Естественно, подход будет нуждаться в своих собственных формах категориальной регуляции и, следовательно, категориальной упорядоченности.

Другими словами, в вариантах категориального упорядочивания, призванных рационально регулировать построение теории, в явном виде представлен только один созерцательный (исследовательский) тип отношения к психологической предметности. Он окажется универсальным и инвариантным только в том случае, если само отношение понимается и представляется независимым от предметности, своего рода внешним, механическим приложением к ней и только там, где полагается, что предметность не изменяется в зависимости от отношения к ней. Если же исходить из принципа их неразрывной связи и, тем самым, взаимоопределенности друг другом, то подобная универсализация окажется в общем случае лишь редукцией. Только с точки зрения наивного реализма и натурализма «объекты» познания (знания) существуют в «природе» сами по себе, они в равной мере есть условия и результаты самого познания, где их творение из материала природы и изучение в качестве «объектов» знания – две стороны одного и того же процесса.

Если не ограничиваться лишь объектно-онтологической рефлексией, а обратится и к другим ее типам, позволяющим вводить в рассмотрение иные формы освоения и присвоения этой предметности в их категориальной определенности, то и порядок категориальных понятий (категорий) окажется иным. Например, он становится явно иным, когда за основания такого порядка выбираются сами категории-отношения, как, например, в варианте трех базовых категорий-отношений, таких как исследовательское-проектировочное-практическое (см.: Тюков, 1994; 2003)¹⁶.

В этом случае «фокусировка» категориального порядка производится не на объекте психологической мысли (обеспечения его полноты и целостности), а на ней самой в целях ее самоорганизации и саморазвития. «Смысл дела состоит тогда в таком развитии сферы психологии, чтобы она своей деятельностью захватывала все новый и новый материал, создавала все новые и новые формы человеческой коммуникации взаимодеятельности и описывала то, что создает. Осуществляется полный отказ от описания внешнего объекта. На первый план выходит рефлексия, а смысл идеи состоит в том, чтобы деятельно творить новый мыследеятельный мир и вовремя его фиксировать, – и это для того, чтобы снова творить и снова отражать, и чтобы снова более точно его творить. Поэтому фактически идет не изучение внешнего объекта, а непрерывный анализ и осознание опыта своей работы» (Щедровицкий, 1997, с. 123–124).

Существования разных возможностей выводит на первый план сам категориальный дискурс, по отношению к которому каждый конкретный способ проблематизации и вид категориальной упорядоченности оказывается лишь частным и ограниченным. Речь идет о проблематизации и организации самого пространства категориального мышления в психологии как относительно постоянной «работы» (дискурса), обеспечивающей процессы такой ее самоорганизации, которая наряду с сохранением исторической преемственности всех ее достижений открывала бы новые горизонты для дальнейшего развития. В свете интересов подобного дискурса становится вполне уместным вопрос о понятии и строении самих категорий и связанных с ним видов категориального порядка (упорядоченности)¹⁷.

В системо-мыследеятельностной методологии, например, используется четырех-фокусная конструктивная схема категории. Здесь каждая категория рассматривается в качестве структуры связей (или отношений) соответствия, организующих в единой целое: 1) схемы объектов (тип объекта); 2) процедуры мышления или мыследействования (тип оперативной системы); 3) знаковые формы (тип языка) и 4) понятия (тип идеализации). Причем, среди понятий, принадлежащих каждой категории, особое место занимает категориальное понятие, языковая форма которого дает имя всей категории¹⁸.

Объединение подобных «элементов» категориальной структуры осуществляется на основе отношений рефлексивного взаимоотображения, за счет которых каждый элемент несет в себе смысл и содержание других (категориальная метонимия)¹⁹. Именно благодаря рефлексивному отображению любой элемент категории, с одной стороны, может стать и становится ее выражением («фокусом»), а с другой, подразумевает соответствующее дополнение, за счет чего и обеспечивается выполнение нормативной и методологической функции категорий в нашем мышлении (см.: Щедровицкий, 1997б)²⁰.

Другими словами, категориальный «скелет» той или иной области мыследеятельности (например, научной дисциплины) осуществляет «фиксацию» специфических для нее отношений (характер взаимосвязи) между разными действительностями человеческой культуры (универсума мышления и деятельности), их соорганизацию – объединение и реальное «замыкание» друг на друга. Обеспечивая, в условиях относительной автономности этих действительностей, обладающих имманентными механизмами развития, их коэволюцию. Именно в этом (в свете подобной интерпретации), в конечном счете, оказывается назначение и смысл категориального мышления, его особое место в общей архитектонике мыслительной деятельности.

Ориентация на подобное представление категорий позволяет понять и объяснить существующие трудности и противоречия предлагаемых форм категориальной организации вообще и психологии в частности. Очевидно, что каждая действительность (объектная, семиотическая, операциональная, понятийная) обладает имманентным ей типом упорядоченности. В то же время, принципиальная категориальная метонимия позволяет использовать в явном виде в процессе упорядочивания «вместо» категории как таковой лишь один из ее «фокусов». В случае же отсутствия полнообъемной рефлексии устанавливаемый категориальный порядок, скорее всего, окажется формальным, внутренне противоречивым, неявно объединяющим несколько непосредственно несогласованных форм соорганизации²¹. Такие противоречия, будучи отрефлектированы и проблематизированы, становятся источниками развития категориального аппарата, позволяющего творить, осваивать и присваивать новые области предметной действительности, расширять границы психо- и ноосферы.

Литература

Абульханова-Славская К.А. Деятельность и психология личности. М., 1980.
Бассин Ф.В. О развитии взглядов на предмет психологии // Вопросы психологии. 1972. № 4.
Вазюлин В.А. Логика «Капитала» К. Маркса. М., 1968.
Выготский Л.С. Сочинения. В 6 т. Т. 1. М., 1982.
Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 1. Наука логики. М., 1974.
Герген К.Дж. Социальная психология как история // Социальная психология. Хрестоматия. М., 2003.
Давыдов В.В., Зинченко В.П. Талызина Н.Ф. Проблема деятельности в работах А.Н. Леонтьева // Вопросы психологии. 1982. № 2.
Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5.
Иванин Г.И. Человек, психика и предмет психологии // Вопросы психологии. 1972. № 2.
Кант И. Критика чистого разума. М., 1994.
Кассирер Э. Философия символических форм. Т. 1. Язык М.; СПб., 2001.
Книгин А.Н. Учение о категориях. Томск, 2002.
Ломов Б.Ф. Категория общения и деятельности в психологии // Вопросы философии. 1979. № 8.
Мамардашвили М.К. Формы и содержание мышления. М., 1968.
Петровский А.В., Петровский В.А. Опыт построения теории теорий психологии. 1999. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://bim-bad.reability.ru/working/akademik-a-v-petrovskii.
Петровский А.В., Ярошевский М.Г. Основы теоретической психологии. М., 1998 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.psylib.kiev.ua.
Пископпель А.А. Категория деятельности и предмет психологии // Вопросы психологии. 1990. № 2.
Пономарев Я.А. Психология и объективная реальность // Вопросы психологии. 1971. № 6.
Ткаченко А.Н. Методология разработки единицы анализа психики в истории советской психологии // Психологический журнал. 1983. Т. 4. № 2.
Тюков А.А. Категориальные основания антропологии // Вопросы методологии. 1994. № 3–4.
Тюков А.А. Методологические основания комплексной психологии // Труды Ярославского методологического семинара. Т. 1. Методология психологии. Ярославль, 2003.
Щедровицкий Г.П. Методологическая организация сферы психологии // Вопросы методологии. 1997а. № 1–2.
Щедровицкий Г.П. Философия. Наука. Методология. М., 1997б.
Ярошевский М.Г. Предмет психологии и ее категориальный строй // Вопросы психологии. 1971. № 5.

1 Опубликовано: Пископпель А.А. К проблеме категориального строя психологии // Методология и история психологии. Том 5. Вып. 3. 2010. с.13-26

2 Хотя сама по себе эта идея не нова, но в ее традиционном виде (Вунд, Дильтей и т.д.) она опиралась на представление о центральном месте психологии лишь в сфере «наук о духе». Здесь же вольно или невольно своеобразно воспроизводится еще более ранний ее прототип – средневековая идея человека как микрокосма.

3В частности потому, что именно категории определяют постановку допустимых и недопустимых вопросов по отношению к тому или иному объекту.

4 «Основной дискуссионный вопрос формулируется так – выводятся ли категории личности и общения из категории деятельности, или же они представляют собой не производные, а самостоятельные категории, которые создают многомерное пространство для развития психологической теории» (Абульханова-Славская, 1980, с. 14).

5 «Для логической характеристики рефлексивного начала систематизации принципиально важным является различение категории, представляющей собой “субстанциональное определение” той или иной науки, и категории, задающей “клеточку” изучаемой реальности. Такая “клеточка” является абстракцией, отражающей исходное, внутренне противоречивое, простейшее отношение объекта познания, позволяющее последовательно развернуть (вывести) всю систему категорий его конкретно-содержательной теории. В рамках такого выведения исходное абстрактное представление (“клеточка”) закономерно сменяется более конкретным, снимающим предыдущие абстрактные характеристики объекта в качестве своих моментов. В отличие от “проходного” статуса (отрицания) “клеточки” субстанциональное определение остается неизменным на всем процессе “восхождения”. Задавая субстанционально-специфическое качество объекта и позволяя тем самым обосновать необходимую самостоятельность той или иной области научного знания, оно определяет само категориальное “пространство”, внутренне-дифференцированную определенность которого должна раскрыть выводимая, упорядоченная система категорий. В свою очередь, такое выведение представляет собой процесс самообоснования субстанционального определения науки, его самораскрытие в качестве конкретно-всеобщей категории» (Пископпель, 1990, с. 102).

6 Собственно говоря, когда в той же дискуссии (1971–1972) о предмете психологии он очерчивался в виде: «собственно психологического аспекта действительности, который находит свое отражение в переживаниях субъекта» (Бассин, 1972, с.107); «формы и закономерности сигнальной связи – взаимодействия субъекта и объекта» (Пономарев, 1971, с. 137); «закономерности и механизмы психики людей... т. е. того особого свойства их, которое составляет одну из сторон общего с другими науками объекта и которое не изучается никакими иными дисциплинами» (Иванин,1972, с. 128) и т.п., то тем самым описывалось концептуальное наполнение той самой «суперкатегории», смысл и само существование которой подвергалось сомнению.

7 Идея категориального инструментализма отнюдь не нова и может быть прослежена вплоть до Аристотелева трактакта «Категории», который традиционно включается в корпус его логических текстов – «Органона». И. Кант, как известно, определял категории как «понятия о предмете вообще, благодаря которым созерцание его рассматривается как определенное с точки зрения одной из логических функций суждения» (Кант, 1994, с. 114).

8 Г. Гегель, как известно, не без основания по этому поводу заметил, что кантовская философия за счет этого приема чрезвычайно облегчила себе задачу отыскания и систематизации категорий.

9 Под категориями, прежде всего, они понимали те синтетические формы мышления или те отношения, в которых «возрительные данные» связываются между собой объединяющим сознанием. Здесь объединяющее мышление, выполняющее эту задачу, в качестве познавательного процесса выражается в суждении, в качестве же готового знания – в понятии.

10 Ср., например: «…категории выполняют ряд функций. Во-первых, они структурируют мысль по содержанию, образуя смысловые ячейки, в которых выполняется конкретная содержательная мысль. Это имеет место всегда, знаем мы это или нет, хотим или нет. Но, владея учением о категориях, мы можем сознательно использовать возможности категориального строя. Во-вторых, категории выступают как основание для взаимопонимания в общении между людьми и культурами. В-третьих, категории являются матрицами понимания и оценки смысла нового опыта. Этот процесс также может проходить как стихийно, так и рефлексивно. В-четвертых, в философии категории выступают как системообразующая часть языка того или иного учения. В зависимости от того, какие категории философ признает значимыми, как их понимает, в значительной степени зависит идейное содержание его системы. Наконец, пятое: категориальный строй мышления является объективной основой системного понимания мира, системного метода познания и деятельности…» (Книгин, 2002, с. 25).

11 В результате, вольно или невольно, разрабатываемый категориальный строй заведомо и неизбежно оказывается не строем психологии как области социокультурной деятельности, а строем естественнонаучной или, в лучшем случае, познавательно-научной психологии, т.е. категориальным строем психологии, реализующей познавательное отношение, психологии как научного предмета.

12Онтологический план категории поведения фактически сводился при этом к функциональным зависимостям (корелляции) наблюдаемых переменных, т.е. изначально был лишь квазионтологическим.

13 Так, в их таблице категорий явным образом представлена категория «сознания» (сознательного), но не нашлось места для симметричной ей категории бессознательного.

14 «Теоретическая психология не равна сумме психологических теорий. Подобно любому целому, она – представляет собой нечто большее, чем собрание образующих ее частей. Различные теории и концепции в составе теоретической психологии ведут диалог друг с другом, отражаются друг в друге, открывают в себе то общее и особенное, что роднит или отдаляет их. Таким образом, перед нами – место “встречи” этих теорий» (Петровский, Ярошевский, 1998).

15 Отсюда, столь нередко звучащие в различных областях психологии утверждения, что «общее объяснение структурной подоплеки всех социальных конфликтов невозможно» (Дарендорф, 1994, с. 142), «бесперспективности дальнейших попыток построения общей теории социального поведения» (Герген, 2003, с. 26) и т.п.

16 Ср.: «Предлагаемая интерпретация системы комплексного человекознания как пространства точек зрения (особенных видений) позволяет впервые взглянуть на человека субъективно, взять его как предмет в форме конкретной практической деятельности тех профессионалов, которые его изучают… Реальная человеческая деятельность в отношении к человеку, по крайней мере, трехмерна. Чистые типы – это наши абстракции, категориальные определители, но именно они позволяют точно, дифференцировано и в рамках типологии всего деятельностного разнообразия описать любое практическое отношение к человеку» (Тюков, 1994, с. 19).

17 Как отмечал Г. Гегель, поскольку «категории предполагаются известными, то их слишком часто произвольно употребляют согласно одним лишь психологическим представлениям и различениям; но их природа и понятие – то, что единственно важно, не исследуется» (Гегель, 1974, с. 187).

18 Категориальные понятия традиционно отождествляются с категориями как таковыми. Именно такое представление о категориях фиксируется в стандартных словарных статьях энциклопедий, где категории трактуются как предельно общие, фундаментальные понятия, отражающие наиболее существенные, закономерные связи и отношения реальной действительности и познания. Этой же традиции следуют в своей «теоретической психологии» А.В. Петровский и М.Г. Ярошевский: «в психологии категории выступили наиболее общими и фундаментальными определениями, охватывающими наиболее существенные свойства и отношения изучаемых явлений» (Петровский,Ярошевский, 1998).

19 Например, если в качестве объекта выступает количество, то выражается оно на языке чисел, все понятия являются количественными определениями, связаными с числовым рядом, а процедурами становятся математические операции (отсчет, пересчет и т.д.).

20 Принцип рефлексивного отображения использован в «теоретической психологии» А.В. Петровским и М.Г. Ярошевским в качестве системообразующего, для разработки типологии психологических категорий (вернее категориальных понятий): «Взаимоотношения между базисными категориями психологии можно сравнить со взаимоотношениями лейбницианских монад: каждая отражает каждую. Если же попытаться метафорически выразить взаимоотношения между базисными и метапсихологическими категориями, то будет уместно вспомнить о голограмме: часть голограммы (базисная категория) заключает в себе целое (метапсихологическая категория). Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на любой фрагмент такой «голограммы» под определенным углом зрения» (Петровский, Петровский, 1999).

21 Если, скажем, одна часть категорий оказывается организованной фактически онтологически, другая семиотически и т.д.