Категориальные основания антропологии

А.А. Тюков

Общее введение. Введение является сугубо методологическим, вместе с тем требование “дидактичности” определило структуру и стиль текста, которые не могли не остаться в варианте журнальной статьи. Поэтому для коллег методологов хотелось бы заметить, что за кажущейся банальностью слов стоит многолетняя работа в ММК с категориями и понятиями. Раскрывать существо этой работы не позволяют рамки статьи. В свою очередь такую работу можно было бы осуществить на “Круглых столах журнала “ВМ” или в методологических семинарах. Здесь же это содержание остается в контексте.

Вместе с тем введение является демонстрацией авторской методологической позиции, точки зрения методолога, принадлежащего к школе Московского Методологического Кружка, выражением взгляда, который формировался постепенно, практически с момента появления в семинарах Кружка, то есть с 1965 года. На мой взгляд, работы Кружка со времени его возникновения в 1953 году отличались стремлением последовательно реализовать три основных принципа.

Во-первых, принцип РАЦИОНАЛИЗМА с отрицанием мистицизма “познания высших миров”: особой практики, блестяще выраженной в одноименной брошюре Рудольфа Штайнера.

Во-вторых, принцип ОНТОЛОГИЗМА в его противопоставлении философскому натурализму. Согласно этому принципу бытие, сущность необходимо представить в категориях существования (представить объект так, как он есть на самом деле), однако при этом ясно понимая отличие мыслительных категорий от совокупности явлений, обозначаемых этими категориями, то есть преодолеть в философской работе натуралистический “принцип тождества бытия и мышления”. С другой стороны, этот принцип выражался в изначальной декларации отказа от традиционной натуралистической схемы теории познания SO (“субъект-объект”) и заменой ее схемой “деятельности”: “целенаправленного преобразования исходного материала в конечный продукт”. (Позже я дам подробную интерпретацию реализации этого принципа в методологии).

В-третьих, принцип ДЕЯТЕЛЬНОСТИ (иначе его можно назвать принципом субъективизма) в теории знания, который противопоставлялся принципу объективности естественно-научного знания. Согласно этому принципу знание представляется продуктом практической деятельности. Поэтому форм знаний столько, сколько можно выделить способов реализации рационального практического отношения человека к окружающей действительности.

Замечу, что методологические принципы вводились не как альтернативные, а как “диалектически снимающие” или преодолевающие противоречия и парадоксы философских систем, которые следуют принципам, отрицаемым методологией. Следовательно, методология с самого начала формирования корпуса своих дисциплин, таких как “Содержательно-генетическая логика”, “Системно-структурная методология”, “Теория мышления”, “Семиотика”, “Эпистемология”, “Логика науки” (гносеология), претендовала на статус всеобщего учения о человечестве: его существовании, истории и деяниях. Оказалось, что нет в мире той области или сферы жизни, которая бы не могла стать предметом методологической работы. Современное развитие методологического движения полностью подтверждает это утверждение. Методологи, а значит и методология, работают во всех сферах общественного производства и, прежде всего, там, где обнаруживается необходимость решения глобальных проблем, встающих перед человечеством.

Вместе с тем требование неукоснительного следования названным принципам определило направленность, форму и характер методологической работы. Главным предметом для методологии стали законы человеческой деятельности с категориями и понятиями и, следовательно, собственная работа с со знаковыми формами и системами, то есть работа по развитию методологических средств и их внедрению в политическую, научную, инженерную и другие конкретные практические сферы общества.

Таким образом, в ММК на еженедельных и ежегодных семинарах, симпозиумах и конференциях, в лекциях и выступлениях методологов, а впоследствии и в организационных играх закладывались основы комплекса предметов изучения человека - Современной антропологии, построенной на совершенно новых, ранее не существовавших принципах и, в то же время, ассимилирующей все богатство культуры человекознания, выработанного в предыдущей истории.

Прежде, чем переходить к характеристике нашего собственного подхода к формированию предметов человекознания, представлю еще один принцип, без понимания которого невозможно адекватно освоить курс общей антропологии. Этот принцип не методологический, а нравственный и, значит, безусловный. Его безусловность состоит в том, что нет и не может быть таких обстоятельств, при которых этот принцип может быть преступлен. Это принцип гуманизма, филантропии или ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЯ. Согласно этому принципу все наши действия имеют постулируемую ценностную ориентацию, осуществляются ради сохранения человеческой жизни на земле. Существование человека и человечества в той форме и том виде, какие они есть на планете Земля, есть высшее благо. В истории нравственных поисков человечества принцип человеколюбия выражался самым разным образом, например: “не убий” в Христианстве, или “благоговения перед жизнью” у А. Швейцера. Но чтобы в каждом своем поступке не стать преступником этого принципа, надо знать природу существования человека. Таким образом, ценностный принцип человеколюбия и методологическая работа по построению основ антропологии непосредственно связаны, и эта связь предлагается как основной критерий достоверности всех антропологических знаний.

Прежде, чем переходить к характеристике нашего собственного подхода к формированию предметов человекознания, представлю еще один принцип, без понимания которого невозможно адекватно освоить курс общей антропологии. Этот принцип не методологический, а нравственный и, значит, безусловный. Его безусловность состоит в том, что нет и не может быть таких обстоятельств, при которых этот принцип может быть преступлен. Это принцип гуманизма, филантропии или ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЯ. Согласно этому принципу все наши действия имеют постулируемую ценностную ориентацию, осуществляются ради сохранения человеческой жизни на земле. Существование человека и человечества в той форме и том виде, какие они есть на планете Земля, есть высшее благо. В истории нравственных поисков человечества принцип человеколюбия выражался самым разным образом, например: “не убий” в Христианстве, или “благоговения перед жизнью” у А. Швейцера. Но чтобы в каждом своем поступке не стать преступником этого принципа, надо знать природу существования человека. Таким образом, ценностный принцип человеколюбия и методологическая работа по построению основ антропологии непосредственно связаны, и эта связь предлагается как основной критерий достоверности всех антропологических знаний.

Комплексный подход. Для каждого из нас совершенно тривиальным и уже привычным кажется утверждение “человек - есть объект комплексных исследований”. Однако, .это либо пустая фраза, за которой ничего не стоит кроме указания на невероятную сложность изучения человека и многообразие проявлений его сущности, которые исследуются самыми разнообразными науками, либо выражение крайнего натурализма, согласно которому нужно брать конкретного человеческого индивида и внимательно, скрупулезно его исследовать, воздействуя на него всевозможными средствами, “испытывать”. В классической экспериментальной психологии исследуемый так и называется: “испытуемый” или “подопытный”. Почти как у доктора Снаута из “Соляриса” А. Тарковского, когда он, сознавая собственное бессилие, восклицает: “А может нам Его высечь ... розгами!” Словосочетание “объект комплексных исследований” оказывается выражением бессилия ученых перед проблемой изучения человека.

Итак, изучение человека - это проблема! А по точному определению руководителя ММК Г.П. Щедровицкого, проблема является задачей, наподобие школьной, но для решения которой у человечества нет средств и способов решения. Говоря о проблеме изучения человека, я хочу подчеркнуть мысль о далеко неясном и неопределившемся положении с определением предмета человекознания. На мой взгляд, можно говорить не только о нерешенности задачи построения предметов наук о человеке, но и об отсутствии ясной и определенной формулировки существа проблемы. В 1-ом тезисе о Фейербахе К. Маркс выдвигает требование брать "предмет, действительность, чувственность... как человеческую чувственную деятельность, практику, то есть субъективно"¹. К. Маркс утверждает, что ошибка всего предшествующего материализма, включая и феербаховский, заключается в том, что он рассматривал человека, его сущность или действительность как объект, то есть в форме созерцания. Но что означает "взять предмет в форме практики, как деятельность"? И как это сделать!?

Дело в том, что именно в практике исторической, общественной и культурной человек предстает в самых невероятных формах: и как объект различных воздействий и как непознаваемая, неведомая сущность, которую можно только созерцать. С одной стороны, он то рабочая сила доведённая до уровня примитивной машины, то объект фельдфебельских манипуляций плохого педагога, то субъект бессмысленного для него самого эмоционального заражения политическим доктринерством (в толпе, на митинге), то, наконец, просто физиологический материал, сырьё для получения агрессивной мышечной массы, как это подчас происходит в спорте и т.д. и т.п.

С другой стороны, человек - непостижимое экзистенциальное существо, он - творец, создающий шедевры красоты, он способен на нравственный подвиг, на жертву, на исключительно внутренне обусловленный свободный поступок. В какой же из этих явленностей человек предстает перед изучающим его в форме деятельности? Во всех или ни в одной из них? Одинаково верным оказывается и тот и другой ответ, так как “предмет” изучения потому и оказывается “объектом”, что видится (берется) исследователем как предстоящий субъекту, независимый от исследовательского действия, естественный. Объект, если он не результат знакового оформления осознаваемых исследовательских процедур, если он не продукт искусственных действий, всегда оказывается действительностью предрассудка (не успел подумать, рассудить, как уже утверждаешь, что перед тобой объект - это и есть пред-рассудок). Таким образом, взять предмет в форме деятельности, это значит овладеть и применить искусство исследователя построить такой научный предмет и найти такие понятия для обозначения сущности изучаемого, в которых это самое изучаемое предстало бы перед всеми в форме деятельности. А для этого необходимо совершить только одно: последовательно осуществить и скрупулезно описать свое собственное предметное исследовательское действие, точнее сложную систему действий - комплекс исследовательской деятельности.

На мой взгляд, именно в этом утверждении заключался смысл открытия системно-структурной методологии и впоследствии методологии комплексного подхода. Последовательно реализуя принцип деятельности, методология утверждала, что не существует особых системных или комплексных объектов. В действительности исследования только и существуют, что системный и несистемный анализы, естественнонаучный и комплексный подходы. Объекты отличаются друг от друга не своими природными, естественными, изначально присущими им свойствами, а различиями в представлениях исследователей о природе этих объектов, их взглядами и точками зрения, их “предметными позициями”.

Мысль о значении позиции самого исследователя применительно к человекознанию достаточно категорично выразил ещё П. Тейяр де Шарден в своей книге "Феномен человека". Свою работу он расценивал как научную, а не как философский или религиозный трактат. Поэтому, как он утверждал, его интересует "только лишь феномен”, правда как истинный философ он тут же говорил: ”Но зато уж весь феномен". Он предлагал рассматривать человека как факт, как явление, ничего не добавляя извне. Но главным в процессе такого рассмотрения он считал самого исследователя, способного видеть: "...видеть больше и лучше - это не каприз, не любопытство" - утверждал он². По требованию Шардена подходить к изучению человека научно, то есть видеть и описывать его как целостный феномен можно лишь в том случае, когда в центр анализа помещается человек, изучающий "человека", когда изучение осуществляется "прежде всего, субъективно, для самих себя, мы - неизбежно центр перспективы"³. Он наметил перспективу решения вопроса о том, что же значит взять предмет в форме деятельности. Имея в виду эту перспективу, можно предположить, что решение проблем человекознания лежит на пути изучения и анализа позиций исследователей. Хочу заметить, однако, что Шардену не удалось разрешить противоречия между требованием рассматривать только феномен человека и признанием значения позиции исследователя. Углубляясь в решение задач систематизации исследуемых явлений, и оставляя за рамками описания собственные исследовательские процедуры, ученый (а он утверждает, что он ученый, а не философ) неизбежно отождествляет искусственно получаемые, экспериментальные феномены со свойствами объекта - как выражался Г.П. Щедровицкий: “ он проваливается в объект”, то есть оказывается натуралистом.

Мысль о значении позиции самого исследователя применительно к человекознанию достаточно категорично выразил ещё П. Тейяр де Шарден в своей книге "Феномен человека". Свою работу он расценивал как научную, а не как философский или религиозный трактат. Поэтому, как он утверждал, его интересует "только лишь феномен”, правда как истинный философ он тут же говорил: ”Но зато уж весь феномен". Он предлагал рассматривать человека как факт, как явление, ничего не добавляя извне. Но главным в процессе такого рассмотрения он считал самого исследователя, способного видеть: "...видеть больше и лучше - это не каприз, не любопытство" - утверждал он². По требованию Шардена подходить к изучению человека научно, то есть видеть и описывать его как целостный феномен можно лишь в том случае, когда в центр анализа помещается человек, изучающий "человека", когда изучение осуществляется "прежде всего, субъективно, для самих себя, мы - неизбежно центр перспективы"³. Он наметил перспективу решения вопроса о том, что же значит взять предмет в форме деятельности. Имея в виду эту перспективу, можно предположить, что решение проблем человекознания лежит на пути изучения и анализа позиций исследователей. Хочу заметить, однако, что Шардену не удалось разрешить противоречия между требованием рассматривать только феномен человека и признанием значения позиции исследователя. Углубляясь в решение задач систематизации исследуемых явлений, и оставляя за рамками описания собственные исследовательские процедуры, ученый (а он утверждает, что он ученый, а не философ) неизбежно отождествляет искусственно получаемые, экспериментальные феномены со свойствами объекта - как выражался Г.П. Щедровицкий: “ он проваливается в объект”, то есть оказывается натуралистом.

Драма поисков выхода из этого противоречия очень интересна для истории науки и антропологии в частности. Я приведу лишь несколько примеров таких попыток, не претендуя на полноту анализа всех нюансов истории, только подчеркивая сложность проблемы преодоления натурализма в антропологии, а делать это я буду на примере психологии.

Классическая психология использовала философский постулат непосредственной данности психических процессов сознанию исследователя - он такой же человек, хотя и вооруженный системой аналитической интроспекции. Действительно, если направить свой взгляд внутрь себя, можно обнаружить все человеческие особенности и феномены. Смотрящий в себя или спрашивающий о результатах его интроспекции другого (испытуемого) анализирует полученные психические представления, распространяет результаты своего анализа на всех людей - человека вообще. При этом собственно процедуры и условия интроспекции оказываются за рамками анализа, а в результате, несмотря на слова о том, что изучается внутренняя психическая деятельность, сама эта деятельность, пусть и еще до начала аналитической интроспекции, берётся как объект созерцания.

Американский философ и психолог Дж. Уотсон пытался решить эту проблему, вводя категорию поведения. Он предлагал уйти от философских традиций познания самого себя и начать "держаться того взгляда, что самый интересный и полезный метод - это изучение поведения других человеческих существ, а также мотивов, их направляющих"^. Однако категория поведения не позволяла реализовать эту интересную доктрину социального познания именно из-за невозможности объективного изучения мотивов как поведения. Введённые позднее в бихевиоризме понятия "внутренних" или "латентных" стимулов не помогли. Перед исследователем всегда оказывалась непреодолимая стена, за которой оставалась невыясненной изначальная субъективная причина того или иного акта поведения. Внутренний, "первичный" стимул оказывался инструментально неизмеряемым, и ученому ничего не оставалось делать, как возвратиться к тем же психологическим аналогиям, основанным на ... собственной интроспекции. Круг замыкался. Изощренность описания конкретных экспериментальных измерительных процедур не позволяла разрешить противоречий внешне наблюдаемого и внутренне происходящего.

Один из основателей марксистской психологии в России, С.Л. Рубинштейн решал эту проблему в рамках философии детерминизма и ввел категории внутреннего - психического и внешнего - деятельностного, практического. Внешние предметные условия и практическая деятельность человека составляют совокупность причин его поведения, но действуют они не прямо и непосредственно, а косвенно - опосредованно внутренними психическими процессами. Следовательно, определив в ходе анализа природу этих психических процессов, исследователь получит возможность установить внутренние субъективные причины человеческих поступков и деятельности. Психические процессы во всей их совокупности и взаимосвязях друг с другом Рубинштейн предлагал рассматривать как внутреннюю структуру деятельности.

Таким образом, разделив внутреннюю и внешнюю структуры деятельности, ученые получают возможность обозначить предметы психологического и праксиологического исследования в своих различиях и связях в рамках человекознания. Но при этом оказывалась неразрешимой другая проблема - определение границ между внутренним и внешним. Как отделить, например, внутренние психические процессы от внешних практических действий и движений в целостном сенсомоторном акте поведения? Этот вопрос можно легко пояснить на примере решения испытуемым задачи о "горящей свече". Испытуемый пытается найти то действие, которое позволит ему нарушить установленное равновесие весов, не снимая с чашек разновесов ни одного предмета. Решить задачу можно одним единственным способом: зажечь свечу - она прогорит и станет легче. Человек думает, переставляет предметы, рассуждает вслух и про себя. Он совершает множество операций. Но какие из них психические, а какие практические - по внешним признакам определить нельзя. Исследователь прибегает к методу “рассуждения вслух”. Испытуемый как правило неспособен точно определить свои операции, поэтому экспериментатор опять был вынужден прибегать к собственной интроспекции, чтобы понять и описать процесс "анализа через синтез", когда испытуемый рассказывал о ходе его решения задачи. Исследователь отвечал за “испытуемого” о процессе решения задач. На каком основании. На основании своего собственного “синтеза через анализ”, на основании “внутревидения” себя И только по аналогии с собой о синтезе и анализе другого и всякого человека. Так о чем это - о внутренне происходящем, или о внешне наблюдаемом?

Другой известный психолог А.Н. Леонтьев, высказывая принцип тождества структур внешней и внутренней деятельности, фактически сделал принципиальное методологическое заявление о том, что границу между внутренним и внешним устанавливает исследователь, владея арсеналом тех или иных средств анализа. Мера чувствительности исследовательских средств определяет границы внутреннего и внешнего. И если к средствам относить понятия, то оказывается, что границы тех или иных представлений о сущности объекта определяются степенью дифференцированности научных понятий и способами их организации в логике научного рассуждения. Психология вплотную подошла к проблеме языка науки, в котором бы отображалась действительность собственного научного поиска, действительность работы с понятиями.

Другой известный психолог А.Н. Леонтьев, высказывая принцип тождества структур внешней и внутренней деятельности, фактически сделал принципиальное методологическое заявление о том, что границу между внутренним и внешним устанавливает исследователь, владея арсеналом тех или иных средств анализа. Мера чувствительности исследовательских средств определяет границы внутреннего и внешнего. И если к средствам относить понятия, то оказывается, что границы тех или иных представлений о сущности объекта определяются степенью дифференцированности научных понятий и способами их организации в логике научного рассуждения. Психология вплотную подошла к проблеме языка науки, в котором бы отображалась действительность собственного научного поиска, действительность работы с понятиями.

Психология подошла к рубежу, за которым должен был последовать отказ от натурализма, но этого последнего шага в методологию психология еще не сделала. Сила натуралистической установки заключается в природных (в соответствии с природой человека) особенностях человеческого рационального познания. У человека нет никаких средств кроме языка для представления изучаемой действительности. Как только “ученый” найдет категорию для обозначения своего предмета и назовет его, так сразу же происходит метаморфоза по закону имеджинативного абсолюта, сформулированного Я. Голосовкером ⁴: категория, понятие, знак, произведенный исследователем, становиться объектом и начинает предстоять перед исследователем. Это парадокс всякого рационального мышления. Природа человеческого мышления посмеивается над незадачливыми учеными, похожими на Панурга, и со своей загадочной улыбкой наблюдает как они до хрипоты спорят о категориях, которые они выбирают, забыв поспорить о способах выбора каких бы то ни было категорий. В таком пренебрежении собственным действием заключается суть сциентизма исследователя. Необходимо найти действия, не нарушая принципа рационализма - логику, в которой были бы представлены, как онтологическое содержание предмета (“объективное существование”), так и форма онтологизации (способ, которым мы полагаем существование).

Если принять верным утверждение, что позиция исследователя, его средства, его предмет центр перспективы, то верным будет также и утверждение, что таких позиций (центров, субъективных точек зрения) может быть много и они могут быть разными. Из этого рассуждения следует принципиальный вывод, что предмет научного изучения - это не сторона, не аспект объекта, а точка зрения - предметное, профессиональное видение и исследовательская деятельность. Та или иная конфигурация этих видений и точек зрения и дает представление о действительности - объекте как объекте “идеальном”. В этом и состоит принципиальный вывод системно-структурной методологии о строении научных предметов. Таким образом, взять предмет в форме практики, как деятельность, можно только в том случае, если проанализировать и описать нашу собственную, субъективную, познавательную, исследовательскую, преобразующую, практическую деятельность.

Методология организации такого анализа определяет в частности различия системного и комплексного подходов. В случае системного анализа главным критерием является целостность и взаимная рефлексивная отнесенность каждого предметного описания друг к другу. Каждое предметное представление должно в особых процедурах “системной интерпретации” оказаться в единстве процессов и механизмов, конституирующих эти процессы. Системный анализ в его методологической интерпретации и есть логика описания исследовательской деятельности. Логика описания не системного объекта, а системной деятельности отличает этот системный анализ от всех других вариантов. Однако и в этом варианте требование сохранения целостности описания и интерпретации остается главным. Конечно, в случае системно-деятельностного подхода целостность создается в особых процедурах реализации требования взаимно рефлексивного отображения всех слоев системного описания (процес­су­ального, структурного, морфологического и “материального”) и осуществляются эти процедуры в формах организации полипредметной коммуникации. Завершают эту работу, даже если она осуществлена с соблюдением всех норм, конечная объективация и интерпретация “на органическое целое” в категориальной оппозиции схемы “процесс-механизм”. Такой системный анализ, достаточно сложный при описании моносистем, становится практически невозможным из-за отсутствия развитого языка конфигурации различных предметных представлений⁵. С этой точки зрения комплексный подход - это решение проблемы по “обходному пути”.

Для того чтобы взять предмет в форме деятельности и при этом не утерять ни одной из возможных деятельностных (ис­следовательс­ких) позиций необходимо самою деятельность познания брать в её всеобщих формах, избегая какого-бы то ни было редукционизма, той или иной дисциплинарной ограниченности взгляда. Этого требует методологический принцип онтологизма. Первой деятельностной процедурой при построении предмета является. полагание исходной онтологии. В формах исходных онтологий всегда существуют два содержания: в категориях - “объективное содержание”, а в форме задания категорий - “деятельностное содержание”. Именно во втором содержании будет присутствовать логика построения научного предмета и окажется, что мера сциентистского редукционизма будет полностью определяться степенью частности или всеобщности категориальных форм, в которых “полагается” познавательная деятельность.

Для того чтобы взять предмет в форме деятельности и при этом не утерять ни одной из возможных деятельностных (ис­следовательс­ких) позиций необходимо самою деятельность познания брать в её всеобщих формах, избегая какого-бы то ни было редукционизма, той или иной дисциплинарной ограниченности взгляда. Этого требует методологический принцип онтологизма. Первой деятельностной процедурой при построении предмета является. полагание исходной онтологии. В формах исходных онтологий всегда существуют два содержания: в категориях - “объективное содержание”, а в форме задания категорий - “деятельностное содержание”. Именно во втором содержании будет присутствовать логика построения научного предмета и окажется, что мера сциентистского редукционизма будет полностью определяться степенью частности или всеобщности категориальных форм, в которых “полагается” познавательная деятельность.

Я предлагаю рассуждение, обосновывающее способ решения проблем конфигурации самых разнообразных точек зрения, взглядов, научных подходов к феномену человека. Мы попытаемся описать общую онтологическую картину человекознания, найти в ней место каждому исследователю и практику, не заставляя их отказываться от своих предметных субъективных точек зрения, и предложить способы позитивной, практически ценной кооперации различных профессиональных позиций. На мой взгляд именно в такой конфигурации предметных точек зрения, при которой правомерными признаются самые разные взгляды и соорганизуются в общем предметном пространстве без изменений, состоит отличие комплексного подхода от всякого другого, включая и системный.