Мифическое и реальное в судьбе советской педологии

А.А. Пископпель, Л.П. Щедровицкий

«Педология – антимарксистская, реакционная, буржуазная лже-наука о детях» БСЭ. Т.44. 1939

Описываются исторические и собственно научные корни возникновения и распространения педологических идей и представлений в научном сообществе, анализируются характерные особенности советского педологического движения, выделяются основные периоды его становления и оформления. Рассматриваются социокультурные и организационные предпосылки свертывания педологических работ в стране. Предлагается анализ сценария основных ролей и исполнителей разгрома советской педологии. Обсуждаются подходы к оценке исторического пути и научно-практического наследия советских педологов.

Ключевые слова: педология, лженаука, педологическое движение, организационные формы, идеологическая кампания.

Пятого июля 1936 г. газета «Правда» опубликовала постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» (сопроводив его редакционной статьей — «Разоблачение педологической лженауки») (30). В этом постановлении советская педология, по сути дела, приговаривалась к «высшей мере», и это решение по уже прочно укоренившейся традиции было окончательным и обжалованию не подлежало.

С тех самых пор, вот уже более полстолетия, густая тень лежит на всей истории советской педологии, изучение которой заменяет (в разного рода справочниках и словарях) изложение и цитирование канонического текста «исторического» постановления².

О чем же гласило это постановление, поставившее точку в конце пути советской педологии?

Читая его, можно узнать что «создание в школе, наряду с педагогическим составом, организации педологов, независимой от педагогов... не могло не создавать фактическую бесконтрольность в руководстве школой, не могло не нанести вреда всему делу советской школы», что в школе «действовала обширная система обследований умственного развития и одаренности школьников, некритически перенесенная на советскую почву из буржуазной классовой педологии» и что советская школа устала от «бесконечного количества обследований в виде бессмысленных и вредных анкет, тестов и т. п., давно осужденных партией»; что «вопреки прямому указанию ЦК ВКП(б) и СНК о создании двух-трех школ для дефективных... Наркомпросом РСФСР было создано большое количество специальных школ... все большее число детей зачислялось в категории умственно отсталых, дефективных и трудных» (30, с. 11).

Из текста постановления можно также узнать: «ЦК ВКГКб) считает, что теория и практика так называемой педологии базируется на ложно-научных, антимарксистских положениях. К таким положениям относится, прежде всего, главный закон современной педологии — «закон» фаталистической обусловленности судьбы детей биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и какой-то неизменной среды. Этот глубоко реакционный «закон» находится в вопиющем противоречии с марксизмом и со всей практикой социалистического строительства, успешно перевоспитывающего людей социализма». Более того, «перенесение взглядов буржуазной педологии» является не чем иным, как скрытой попыткой оправдать сохранение господства эксплуататарских классов и обреченность трудящихся и низших рас. Подводя итоги констатирующей части, ЦК ВКГКб) постановило: «восстановить полностью в правах педагогику и педагогов», «ликвидировать звено педологов в школах и изъять педологические учебники», «пересмотреть школы для трудновоспитуемых детей», «упразднить преподавание педологии как особой науки», «раскритиковать в печати все вышедшие до сих пор теоретические книги теперешних педологов» (там же).

Конечно сейчас при чтении такого рода документа прежде всего удивляет (сама мысль (не говоря уже о практике), что ту или иную науку можно «открыть» или «закрыть» постановлением государственного или партийного органа как какое-нибудь учреждение. Творцы постановления были твердо уверены в своей правомочности «закрыть» лженауку, приносящую вред делу социалистического строительства, может быть даже и не подозревая, что «закрытие» тех или иных наук в конечном счете ничем, по сути дела, не отличается от отделения «истинных» наук от «ложных».

Уже одно это обстоятельство заставляет сейчас рассматривать постановление о педологии как акт ничем не прикрытого грубого административного произвола. Но только ли о невежестве или об идеологической нетерпимости свидетельствует вышедшие постановление?

Непосредственной причиной «упразднения» педологии и «ликвидации» педологов выставляется в констатирующей части постановления тот вред, который будто бы принесла педологическая практика, по сути дела, всей советской школе. Недаром первым пунктом постановления стало решение «восстановить полностью в правах педагогику и педагогов».

То, что в советской школе — как в общеобразовательной, так и в специальной, как в низшей, так и в средней и высшей — в 30-х годах было далеко не благополучно, хорошо известно. Вопрос этот широко и неоднократно обсуждался на страницах педагогической литературы того времени, нашел свое отражение в многочисленных постановлениях Наркомпроса о советской школе.

То, что в советской школе — как в общеобразовательной, так и в специальной, как в низшей, так и в средней и высшей — в 30-х годах было далеко не благополучно, хорошо известно. Вопрос этот широко и неоднократно обсуждался на страницах педагогической литературы того времени, нашел свое отражение в многочисленных постановлениях Наркомпроса о советской школе.

Это неблагополучие было тесно связано, с одной стороны, с небывалым прежде расширением сферы народного образования, вовлечением в его орбиту практически всего населения страны, а с другой — с глубокой эрозией самого культурного слоя в стране, значительная часть которого была унесена двумя войнами, революцией и эмиграцией. Наряду с этим важнейшими причинами сложившегося положения были и другие: низкий уровень профессиональной квалификации самого педагогического корпуса, досрочные выпуски, неорганизованные приемы, выдвиженчество, отсутствие стабильных учебников и программ и т. п. Во многих учебных заведениях просто царила «обстановка малограмотности»³.

Какой «вклад» в сложившееся положение могла внести педология, подрывая ли единоначалие в школе или отвлекая учеников на свои «бесконечные обследования»? Его легко оценить, даже если предположить, что работа школьных педологов была от начала до конца неудовлетворительной. В период организационного расцвета педологических учреждений (1932 г.) в их рядах было «свыше тысячи педологов» (31). Если сравнить порядок этого числа (среди педологов отнюдь не все были школьными педологами) с количеством советских школ, достигших к тому времени 120 тысяч, то станет совершенно ясной вся, мягко говоря, надуманность и несостоятельность выдвинутого обвинения.

Более сложным является вопрос о сложившемся соотношении контингента учащихся нормальной и специальной школ, в решении которого принимали участие школьные педологи. Но как бы этот вопрос ни решался, в основу его решения, конечно, не могла быть положена директива ЦК ВКПКб) и СНК «о создании двух-трех школ для дефективных». Много ли было таких школ или, наоборот, недостаточно — это компетенция не директивных органов, а квалифицированного обследования и отбора. Если же учесть то обстоятельство, что положение педологов в школе сложилось не в результате самоопределения педологов, а было определено директивным решением Наркомпроса (27) и поэтому не имело прямого отношения к педологии как науке, несостоятельность выдвинутого обвинения станет еще более очевидной.

Приходится, таким образом, констатировать, что утверждение о вредоносности школьной педологической практики не имело под собой никаких реальных оснований. Конечно, не в том смысле, что в своей практической деятельности педологи достигли каких-нибудь особенно существенных результатов или не допускали серьезных промахов, а лишь в том, что здесь они мало чем отличались от тех же педагогов. Уж если что-нибудь и следовало бы «закрыть», то скорее Наркомпросы, тем более что это — просто учреждения, а «закрыли» педологию. Характерно, что П. П. Блонский, оценивая положение педологии, беспристрастно отметил, что «научная ценность педологических исследований нередко невысока, немало и просто халтуры. Кадры преподавателей по педологии засорены малоквалифицированными людьми... Пожалуй, только с педагогикой, как учебным предметом, дело обстоит хуже» (5, с. 42).

Наряду со школьной практикой не менее суровую оценку получила теория педологии, и прежде всего ее «главный закон». Конечно, закон «фаталистической обусловленности судьбы детей биологическими и социальными факторами, влиянием наследственности и какой-то неизменной среды» вряд ли может быть отнесен к передовым идеям своего времени, и если не ложно-научным, то «антимарксистским» он мог бы в то время быть признан. Но здесь возникает небольшое затруднение, связанное с тем, что такого закона в советской (и не только в советской) педологии никогда не было. Более того, в советской педологии не было, да и не могло быть в принципе никаких «главных» законов, до которых она так и не успела дожить. «Главный» закон — это не первый лист, а зрелый плод той или иной науки, педологию же, как отмечал в своей последней, предсмертной статье М. Я. Басов, «мы застаем в момент рождения» (4, с. 13). Вся сомнительная честь «открытия» главного закона педологии должна по праву принадлежать самому постановлению. Правда, для этого вряд ли пришлось особенно много потрудиться. Достаточно было к рассмотренным в педологии формам и формулам обусловливания, детерминации изучаемых явлений добавить — «фаталистическая», а к жизненной среде поведения ребенка — «неизменная», и перед нами уже «глубоко реакционный закон». Отсюда остается один шаг до политических обвинений в насаждении буржуазных взглядов, защите интересов эксплуататорских классов и обосновании обреченности трудящихся классов и низших рас.

Но если дело не в теоретической и не в практической несостоятельности педологии, то каков замысел ее полного и окончательного упразднения? Определенный ответ на этот вопрос содержится в редакционной статье, призванной популярно объяснить широким массам смысл постановления, поэтому в отличие от последнего, написанного высоким слогом государственных документов того времени, не стесняющей себя какими бы то ни было соображениями этического порядка. Главный содержательный упор статья делала на то, что в Наркомпросах «усиленно поддерживался дух пренебрежения к педагогике и восхваления педологии», в то время как «педагогика является одной из наиболее серьезных и важных наук для социалистического государства» (30, с. 1). И вот эту-то науку Наркомпросы променяли на лженауку педологию. Педагогика третировалась, «объявляли ее второстепенной и эмпирической», в то время как «глупейшие и невежественные "труды" педологов обильно печатались и распространялись» (там же).

Но если дело не в теоретической и не в практической несостоятельности педологии, то каков замысел ее полного и окончательного упразднения? Определенный ответ на этот вопрос содержится в редакционной статье, призванной популярно объяснить широким массам смысл постановления, поэтому в отличие от последнего, написанного высоким слогом государственных документов того времени, не стесняющей себя какими бы то ни было соображениями этического порядка. Главный содержательный упор статья делала на то, что в Наркомпросах «усиленно поддерживался дух пренебрежения к педагогике и восхваления педологии», в то время как «педагогика является одной из наиболее серьезных и важных наук для социалистического государства» (30, с. 1). И вот эту-то науку Наркомпросы променяли на лженауку педологию. Педагогика третировалась, «объявляли ее второстепенной и эмпирической», в то время как «глупейшие и невежественные "труды" педологов обильно печатались и распространялись» (там же).

Но «глупейшие и невежественные» — это лишь одни из многих эпитетов для определений педологии и педологов. Среди них: «педологический бред», «педологические невежды», «столпы педологического невежества», «педологические глупцы» и т. п.⁴.

Для пущей убедительности в качестве образчика такой невежественности приведены «требования педологов от дошкольников и даже от младенцев ясельного возраста классовых установок и политической сознательности».

После такого убийственного аргумента для читателя статьи должно стать окончательно ясно, кто виноват в положении советской школы. «Марксистская наука о детях не пользовалась особой любовью у Наркомпросов, и они, потворствуя глумлению педологов над школой, почти ничего не сделали для развития подлинно марксистской педагогической науки» (там же). Но вот вышло долгожданное постановление, оно «освежающим ветром ворвется в советскую школу, очистит ее от буржуазного хлама» (там же).

Такой «оптимистический» конец не оставляет сомнений в том, что основной смысл постановления состоял в возложении на педологию всех грехов советской школы, ответственности за недостатки и упущения в области народного образования в стране. Практика создания «козлов отпущения» для объяснения провалов в тех или иных областях социально-культурной и народнохозяйственной жизни страны к середине 30-х годов стала повсеместным явлением.

В случае выбора между педагогикой и педологией в вопросе о том, на кого возложить вину за провалы школьной политики, педология была заведомо обречена как наука молодая и поэтому чисто «буржуазная» по происхождению (не то, что педагогика с ее корнями, уходящими и в феодальный, и в рабовладельческий, и в первобытнообщинный уклад жизни). Сама принципиальная возможность такого выбора коренилась в существовавшем тогда идейном противостоянии и неустоявшихся взаимоотношениях дисциплин, тесно связанных с развитием ребенка. На различного рода совещаниях и конференциях с сожалением отмечалось, что «педологи, педагоги и психологи никак не могут поделить сферы влияния... между педологами и психологами особенно все время идут споры» (24, с. 22), и это все в большей степени воспринималось как отклонение на фоне складывающегося «морально-политического единства», единообразия советского общества. Как и во всяком принципиальном споре, существовал широкий спектр мнений о взаимоотношениях между педагогикой и педологией: от предложений вывести педологию за пределы педагогической школы (12) до представления, что «психологи и педагоги будут совершенно бесплодны и не сумеют наладить правильной работы, если не будут базироваться на некоторых теоретических положениях и практических выводах педологии и наоборот» (24, с. 22). Если отбросить крайности, то наиболее распространенной педагогической точкой зрения на педологию окажется точка зрения Н. К. Крупской, неоднократно принимавшей участие в обсуждении проблем взаимоотношений педагогов и педологов. «Я,— отмечала она в 1934 г.,— не представляю себе хорошего учителя, который не знал бы педологии... Педологией должен овладеть каждый учитель. Без этого учитель не сможет вести ребенка, влиять на него... каждый педагог должен быть педологом» (33, с. 44).

И вот не прошло и двух лет, и педология, которой «должен овладеть каждый учитель», объявлена «лженаукой». Казалось бы, перед нами крутой и неожиданный поворот. Но это только на первый взгляд, судьба педологии во многом к тому времени была уже предрешена.

История советской педологии хотя и коротка, но довольно разнообразна и поэтому может быть рассмотрена под различными углами зрения в зависимости от существа проявляемого к ней интереса. С социально-организационной точки зрения (основной здесь для нас) весь исторический путь советской педологии может быть разбит на четыре хронологических периода, отделенные друг от друга вехами, ставшими определяющими на этом пути.

0. Первая — 1 Всесоюзный съезд педологов, собравшийся в Москве в 1928 г., результатом работы которого стало образование межведомственной педологической комиссии и создание журнала «Педология».

1. Вторая — постановление ЦК ВКП(б) от 25 января 1931 г., в котором объявлялась беспощадная борьба с «антиленинскими установками» в философии, общественных и естественных науках, после чего был открыт «педологический фронт».

2. Третья — прекращение публикации журнала «Педология» в конце 1932 г.

3. И наконец, четвертая — выход постановления ЦК ВКПб) от 5 июля 1936г., после которого сам термин «педология» исчезает со страниц научной литературы.

Первый период — зарождения (предыстории) советской педологии — по продолжительности совершенно не сравним с остальными. Особенностью процесса зарождения той или иной науки как относительно самостоятельного целого является то, что в широком смысле к нему имеет отношение вся предшествующая история науки и соответствующей области практической деятельности. Другими словами, «зарождение — процесс, определенный со стороны конца и неопределенный со стороны начала, т. е. процесс открытый» (26, с. 36). Что же касается педологии, то здесь нужно еще принимать во внимание сложносоставной характер педологического движения, т. е. то, что его истоки — это одновременно и истоки таких дисциплин, как детская психология и педиатрия, педагогика и т. Л. Именно поэтому у педологов существовали разные ответы на вопрос о начале зарождения их науки. Для одних ее истоки следовало искать в XVII в. в работах Я. А. Коменского и далее у таких философов и педагогов, как Локк, Руссо, Песталоцци, для других «наука о детях возникла в Германии, и ее отцом можно считать врача Д. Тидемана, который еще в 1787 г. издал сочинение... „Наблюдение над развитием душевных способностей у детей"» (25, с. 10). По поводу того, кого из авторов педологических сочинений середины XVIII — середины XIX вв. относить к педологическому движению, не было единства (в основном к ним относили таких немецких ученых, как Гольц, Лебиш, Гейфельдер, Куссмауль, Гельвиг и т. п.),но зато человеком, положившим начало «систематическому изучению ребенка», все единодушно называли физиолога Г. Прейера с его фундаментальным трудом «Душа ребенка» (1882 г.). Если Прейер — общепризнанный идейный вдохновитель педологического движения, то выход его на широкую дорогу, превращение в социально значимое явление — всецело заслуга американского психолога и педагога С. Холла. В основу всей своей деятельности энтузиаста науки о ребенке (Child Study) Холл положил убеждение о непосредственной зависимости эффективности педагогической практики от результатов экспериментального исследования учащихся. В значительной степени благодаря его влиянию и авторитету в Америке к 1894 г. было создано 27 лабораторий изучения детей и 4 специализированных журнала. Им же были организованы ежегодные летние курсы повышения квалификации педагогов и директор школ, чтение лекций для родителей и т. п. Именно ученик Холла — О. Хрисман в 1893 г. предложил сам термин «педология» для обозначения единой науки суммирующей знания всех других наук о детях. Он же стал создателем и редактором журнала «Педология» («The Pedologia»), основанного в 1894

Первый период — зарождения (предыстории) советской педологии — по продолжительности совершенно не сравним с остальными. Особенностью процесса зарождения той или иной науки как относительно самостоятельного целого является то, что в широком смысле к нему имеет отношение вся предшествующая история науки и соответствующей области практической деятельности. Другими словами, «зарождение — процесс, определенный со стороны конца и неопределенный со стороны начала, т. е. процесс открытый» (26, с. 36). Что же касается педологии, то здесь нужно еще принимать во внимание сложносоставной характер педологического движения, т. е. то, что его истоки — это одновременно и истоки таких дисциплин, как детская психология и педиатрия, педагогика и т. Л. Именно поэтому у педологов существовали разные ответы на вопрос о начале зарождения их науки. Для одних ее истоки следовало искать в XVII в. в работах Я. А. Коменского и далее у таких философов и педагогов, как Локк, Руссо, Песталоцци, для других «наука о детях возникла в Германии, и ее отцом можно считать врача Д. Тидемана, который еще в 1787 г. издал сочинение... „Наблюдение над развитием душевных способностей у детей"» (25, с. 10). По поводу того, кого из авторов педологических сочинений середины XVIII — середины XIX вв. относить к педологическому движению, не было единства (в основном к ним относили таких немецких ученых, как Гольц, Лебиш, Гейфельдер, Куссмауль, Гельвиг и т. п.),но зато человеком, положившим начало «систематическому изучению ребенка», все единодушно называли физиолога Г. Прейера с его фундаментальным трудом «Душа ребенка» (1882 г.). Если Прейер — общепризнанный идейный вдохновитель педологического движения, то выход его на широкую дорогу, превращение в социально значимое явление — всецело заслуга американского психолога и педагога С. Холла. В основу всей своей деятельности энтузиаста науки о ребенке (Child Study) Холл положил убеждение о непосредственной зависимости эффективности педагогической практики от результатов экспериментального исследования учащихся. В значительной степени благодаря его влиянию и авторитету в Америке к 1894 г. было создано 27 лабораторий изучения детей и 4 специализированных журнала. Им же были организованы ежегодные летние курсы повышения квалификации педагогов и директор школ, чтение лекций для родителей и т. п. Именно ученик Холла — О. Хрисман в 1893 г. предложил сам термин «педология» для обозначения единой науки суммирующей знания всех других наук о детях. Он же стал создателем и редактором журнала «Педология» («The Pedologia»), основанного в 1894

Основателями, сторонниками или сочувствующими своим идеям педологи считали многих выдающихся деятелей науки: английских (Дарвин, Роман Селли, Болдуин), французских (Тэн, Пере, Компейра, Эггер, Бинэ, Анри) немецких (Бюлер, Эббингауз, Эрдман, Мейман, Вундт, Циген, Штерн) (25).

Педологические идеи проникли и в Россию, в 1901 г. А. П. Нечаевым была открыта первая лаборатория экспериментальной педагогической психологии и организован Педологический отдел при Московском педагогическом обществе. Среди основателей этого отдела — Грибоедов, Крогиус, Лазурский, Щеглов, Дриль. В 1907 г. открыты первые летние Педологические курсы. В 1908 г. В. М. Бехтеревым организован Педологический и психоневрологический институт, а А. П. Нечаевым — Педагогическая академия, выросшая на базе Педологических курсов.

В эти годы педологические идеи завоевывают себе сторонников во все мире, а сама педология добивается международного признания. Уже в 1903 предпринимаются попытки организовать Международный педологический конгресс, и в 1908 г. при VI Международном конгрессе психологов в Женеве организуется временная комиссия по подготовке Всемирного конгресса педологов.

Конечно, не везде и не всегда сторонники педологии встречали сочувствие и понимание. Были у педологии и ярые оппоненты, прежде всего в лице традиционно настроенных педагогов. Широкая полемика между сторонниками и противниками педологии прошла на страницах журнала «Revue Psychologie» в 1910 г. непосредственно перед открытием Конгресса. И наконец, 12 августа 1911 г. в Брюсселе открылся 1 Международный конгресс педологов, собравший участников из 22 стран Европы и Америки, в том числе и из России.

Педология была провозглашена конгрессом как биосоциальная наука, в описательной части опирающаяся на философию, педагогику и историю, в догматической — на философскую часть педагогики, а в аналитической — на психологию, физиологию и педагогику (34). На конгрессе работало пять секций:

1) общей педологии, 2) антропологии, биологии и школьной гигиены, 3) детской психологии, 4) педагогики нормального и ненормального ребенка, 5) социологии ребенка.

Казалось, перед педологией открываются блестящие перспективы. «Энтузиасты нового движения смотрели на педологию как на науку, которая в ближайшем будущем должна стать господствующей наукой. Педология... приобретает сегодня титул царицы наук» (7, с. 56). Однако правление «царицы наук» оказалось недолговечным, не получил международного признания даже сам термин «педология». Не успел закончиться объединительный конгресс, как стали говорить о кризисе самих основ педологии, об отсутствии реального единства между представителями различных научных дисциплин, объединившихся под одним знаменем. Эмпиризм и эклектика становятся господствующим стилем педологических исследований, «педология продолжает существовать как живой труп, не осознавая методологической природы своих собственных построений и не называя себя чаще всего педологией» (там же).

Если западная педология в 20-х годах находилась в состоянии разброда и шатаний, то в России, напротив, педологическое движение переживало своего рода ренессанс, во многом связанный с приходом таких крупных ученых и ярких личностей, как Басов, Блонский, Выготский, Залкинд, Моложавый и т. п., ставших основателями советских педологических школ и направлений. Можно указать на две причины смещения центра педологических исследований с Запада на Восток.

Одна из них состояла в том, что научная жизнь страны была заторможена на целое десятилетие, вместившее две войны, революцию и разруху, нарушились международные связи и контакты, была подорвана сама материальная база науки. Поэтому на тот путь, который прошла за это время наука (в том числе и «наука о детях») в других, более благополучных странах, Россия вступила по-настоящему позже, только в середине 20-х годов.

Другая — в том влиянии, которая оказала на всю общественную жизнь и общественные науки социальная философия марксизма — основа идеологии партии, успешно возглавившей Октябрьскую революцию и отстоявшей ее завоевания в гражданской войне. В эти годы вступило в жизнь новое поколение ученых, вдохновленных успехами марксистской идеологии в области социальной политики, открывающимися горизонтами обновления всей общественной жизни в стране. Именно оно сознательно стремилось к пересозданию лица общественных, гуманитарных дисциплин на новой методологической основе, беря на вооружение философское наследие классиков марксистской мысли.

Сочетание этих двух причин во многом стимулировало расширение круга педологических работ, укрепляло влияние педологов на педагогическую теорию и практику.

Педология обретала новый социально-предметный статус, который и был закреплен на 1 Всесоюзном съезде педологов, собравшемся в 1928 г. в Москве. Освещая работу съезда, Л. С. Выготский писал: «У нас есть много педологов, много различных педологических групп, школ, течений, направлений, институтов, но нет еще советской педологии. Мы стоим у порога единой советской педологии, и первая и главная задача съезда заключалась в том, чтобы помочь нашей педологии перешагнуть за этот порог» (8, с. 56).

Сочетание этих двух причин во многом стимулировало расширение круга педологических работ, укрепляло влияние педологов на педагогическую теорию и практику.

Педология обретала новый социально-предметный статус, который и был закреплен на 1 Всесоюзном съезде педологов, собравшемся в 1928 г. в Москве. Освещая работу съезда, Л. С. Выготский писал: «У нас есть много педологов, много различных педологических групп, школ, течений, направлений, институтов, но нет еще советской педологии. Мы стоим у порога единой советской педологии, и первая и главная задача съезда заключалась в том, чтобы помочь нашей педологии перешагнуть за этот порог» (8, с. 56).

С открытием съезда, организацией Центральной межведомственной педологической комиссии, основанием органа этой комиссии — журнала «Педология» складывались благоприятные условия для консолидации сил в советской педологии, открывался новый, второй период в ее истории.

Комиссия и журнал (в первый президиум редакционной коллегии журнала вошли: П. П. Блонский, Л. С. Выготский, А. Б. Залкинд, Е. П. Радин, Н. А. Рыбников, В. Н. Шульгин) становятся основным теоретико-методологическим и организационным центром педологического движения, координирующим, планирующим и направляющим всю педологическую работу в стране. В начале 1929 г. разрабатывается ориентировочная схема пятилетнего плана исследовательской работы. В основе его — развертывание исследовательской деятельности по четырем основным направлениям: 1) социальная среда, 2) педологические особенности возраста (факторы и стадии развития и роста ребенка), 3) детский коллектив, 4) педологический анализ педагогического процесса. При ряде научно-исследовательских и учебных институтов организуются аспирантуры по подготовке научно-педологических кадров (6).

Таким образом, съезд положил начало процессу интенсивного формирования советской педологии, обретения ею права гражданства и дисциплинарной организации. Выражая общие настроения и надежды советских педологов, С. С. Моложавый писал тогда: «Педология, как единый целостный комплекс научных знаний о ребенке со своими особыми теоретическими и практическими задачами, есть дитя наших дней, дитя наших непосредственных социальных устремлений и наших последних научных достижений» (20* с. 27).

Подчеркивание «современности» советской педологии, ее особого положения в мировом педологическом движении предполагало, что речь идет о формировании такой научной дисциплины, которая, сохраняя преемственность со «старой» педологией, проложила бы новые пути и предложила оригинальное решение проблемы обеспечения гармоничного социального и физического развития детей. А это значит, что первостепенное значение приобретал ответ на вопрос о причинах кризиса западной («буржуазной») педологии.

Согласно Л. С. Выготскому (а здесь его взгляды разделяло большинство советских педологов), источником кризиса «старой» педологии стала «формальная логика как общая научная методология, на которой строились и отдельные, жаждавшие объединения дисциплины, и новая наука, призванная их объединить». Поэтому «на старой методологической основе педология не могла не возникнуть, но также не могла не умереть... вопрос о создании и развитии педологии неразрывно связан с вопросом построения ее на совершенно иной, принципиально непримиримой с прежней методологической основе» (7, с. 56).

В вопросе о том, где искать эту новую основу, среди советских педологов не было расхождений. Все они мировоззренчески были ориентированы на социально-философские идеи марксизма. Расхождения начинались там, где на этой основе закладывались те или иные конкретно-методологические ориентации, строились предметно-научные концепции. Именно здесь расходились пути Арямова и Басова, Блонского и Выготского, Залкинда и Моложавого и т. п. Объединить или по крайней мере сблизить взгляды представителей различных школ и направлений можно было только на принципиальной основе, выяснив саму суть разногласий в ходе теоретико-методологических дискуссий. Ведущую роль в этом процессе и должен был сыграть всесоюзный журнал «Педология». В широкой демократической дискуссии о том, какой может и должна быть советская педология, слово предоставляется представителям самых различных точек зрения на ее прошлое, настоящее и будущее, вплоть до противников самостоятельности педологии⁵.

Дискуссия, способная заложить основы советской педологии, только начиналась, и в нее еще не успели включиться ведущие педологи, как вмешались события, происходившие в общественно-политической жизни страны.

К концу 20-х годов в высших эшелонах партийно-государственной власти окончательно утвердилось монопольное влияние сталинской группировки и началось оформление тоталитарного режима в стране. Утверждение соответствующих ему структур сопровождается не только и не столько политической, сколько физической изоляцией всех инакомыслящих, объявляемых вне закона (Шахтинское дело, борьба с «меньшевиствующим идеализмом»)⁶. Проводником политики центральной власти в разных сферах общественной жизни становятся специальные органы, или созданные при ее непосредственном участии, или заслужившие ее доверие своей общественно-политической деятельностью. В сфере науки таким партийно-идеологическим органом стала прежде всего ВАРНИТСО (всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству). Создатели ее (1927 г.) преследовали цель подчинить своему влиянию АН СССР (оплот «старорежимных» кадров) путем подрыва как ее материальной базы, так и авторитета руководства (36). При непосредственном участии этой ассоциации была организована и проведена в 1929 г. чистка Академии Наркоматом РКП (в отместку за провал трех «целевиков», кандидатов-коммунистов Деборина, Лукина, Фриче, которые в дальнейшем пострадали уже от тех, кто их выдвигал раньше) с отставкой вице-президентов Ольденбурга и Ферсмана. Именно этой ассоциации выпала «честь» направлять проведение в жизнь политики борьбы с «вредительством на научном фронте»⁷.

К концу 20-х годов в высших эшелонах партийно-государственной власти окончательно утвердилось монопольное влияние сталинской группировки и началось оформление тоталитарного режима в стране. Утверждение соответствующих ему структур сопровождается не только и не столько политической, сколько физической изоляцией всех инакомыслящих, объявляемых вне закона (Шахтинское дело, борьба с «меньшевиствующим идеализмом»)⁶. Проводником политики центральной власти в разных сферах общественной жизни становятся специальные органы, или созданные при ее непосредственном участии, или заслужившие ее доверие своей общественно-политической деятельностью. В сфере науки таким партийно-идеологическим органом стала прежде всего ВАРНИТСО (всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству). Создатели ее (1927 г.) преследовали цель подчинить своему влиянию АН СССР (оплот «старорежимных» кадров) путем подрыва как ее материальной базы, так и авторитета руководства (36). При непосредственном участии этой ассоциации была организована и проведена в 1929 г. чистка Академии Наркоматом РКП (в отместку за провал трех «целевиков», кандидатов-коммунистов Деборина, Лукина, Фриче, которые в дальнейшем пострадали уже от тех, кто их выдвигал раньше) с отставкой вице-президентов Ольденбурга и Ферсмана. Именно этой ассоциации выпала «честь» направлять проведение в жизнь политики борьбы с «вредительством на научном фронте»⁷.

Чистка Академии стала только прологом к широкой кампании идеологизации и политизации всей советской науки. Начатая партийно-идеологическая кампания «за чистоту марксизма-ленинизма» широко распространяется на историю и социологию, психологию и педагогику, биологию и физику и т. д. Политическим документом, стимулировавшим и направившим ее по заранее определенному руслу, стало постановление ЦК ВКПб) от 31 января 1931 г. В нем был выдвинут лозунг развернутого наступления на фронте науки, сформулирована задача беспощадной борьбы с «антиленинскими» (в сталинской редакции) установками в ней. Под прямым воздействием главного партийно-идеологического штаба начинается повсеместная политизация и непосредственная идеологизация всей научной жизни в стране. В научную деятельность начинают переноситься и усиленно насаждаться в ней ценности и нормы политической жизни и партийной борьбы, приемы и методы проведения внутрипартийных кампаний, сама атмосфера партийной жизни конца 20-х годов.

В первом же номере журнала «Педология» за 1931 г. во исполнение принятого постановления появляются новые рубрики: «На педологическом фронте» и «Трибуна». Именно они становятся проводниками новой кампании. С этого момента начинается период регресса (деградации) советской педологии, постепенное ее «обратное развитие».

В редакционной статье, открывшей рубрику «На педологическом фронте», претензии к педологии носят еще вполне «невинный» характер. Среди них: отставание темпов развития «от требований реконструктивной эпохи», «старый академизм» и не изжитое спокойствие «по адресу острейших принципиальных вопросов педологии», марксистская «девственность» многих педологов и вера в авторитеты — как западные, так и отечественные (19).

Но уже в третьем номере отмечается, что поворот «начался и на психоневрологическом фронте. Суровая, здоровая самокритика развернулась в ряде основных участков фронта... Заостряется дифференцировка внутри таких „единых" групп и школ, которые еще год-два назад были сильны именно этим коллективным упорством. Иногда руководство группой, школой само разоблачает себя и пытается оздоровиться, перевооружиться. Но бывает и так, что раскрывать ошибки приходиться извне» (13, с. 1). Здесь впервые появляются «враждебные марксизму течения», «классовый враг» и т. п., пока еще как чисто абстрактные и в значительной мере анонимные силы. Но уже предлагается разделять педологию, ее течения и группировки на два участка: «советский» и «антисоветский». Причем «антисоветский — не обязательно по субъективным установкам его представителей, но по объективным результатам его „теорий"» (там же, с. 8). На этой основе предлагается программа проведения кампании на «педологическом фронте» и ставится задача «энергично, срочно, до конца размежеваться, обнажая всю глубину извращений марксизма-ленинизма в различных педологических течениях, не щадя недавних близких „теоретических друзей", в первую очередь не жалея себя» (там же, с. 9). Такая программа напрямую выводила к действиям по уже прочно сложившемуся сценарию партийных «мистерий», когда сначала нужно признать свои «ошибки» и покаяться во всех мыслимых и немыслимых грехах и тем самым «разоружиться перед партией», а затем, «очистившись» и получив отпущение грехов, начать разоблачать «ошибки» и «извращения» своих коллег, т. е. доносить на них, призывая последовать своему примеру.

Не прошло и полугода, а успехи новой кампании были налицо: «П. П. Блонский заявил об идеалистических и механических корнях своих ошибок... К. Н. Корнилов подвергся суровой критике по линии общих реактологопсихологических позиций... С. С. Моложавый подвергся суровой критике в области механизации его «поведенческих» позиций и ультра-социогенизма по вопросам изменчивости... А. С. Залужный подвергся и в прессе и устно суровой критике в связи с методологическими извращениями в учении о коллективе... М. Я. Басов и в Ленинграде и в Москве оказался в центре критического внимания... И. А. Соколянский подвергся в Харькове обвинениям в неизжитом антипсихологизме... Началась серьезная критическая оценка работ Л. С. Выготского и А. Р. Лурии» (там же, с. 13-14). Заканчивая эту статью, ответственный редактор, обращаясь к Л. С. Выготскому и А. Р. Лурия, отечески предупреждает: «Эти товарищи не должны ждать „наступления" и приглашаются провести переоценку своих серьезнейших ошибок в порядке самокритики на страницах нашего журнала. К тому же приглашаются и другие товарищи, до которых „очередь" еще не дошла. Не ждите этой „очереди"» (там же).

Теперь, когда на смену абстрактным «пособникам классового врага» приходят вполне определенные имена, начинается второй этап кампании. Складывается особый тип статьи-разоблачения. Зачин такой статьи всегда один и тот же — «обострение классовой борьбы» на теоретическом фронте, «сопротивление пролетариату враждебных классовых сил»; все это проявляется в отступлениях или в форме «скрытой борьбы против марксизма-ленинизма» (18, с. 15). Затем с небольшими вариациями ставится задача «разоблачения» либо идеализма, либо биологизма, либо механицизма, либо их эклектического сочетания. И наконец, дело доходит до проработки вполне конкретного автора. Так, автор одной из первых статей-разоблачений Ф.Ф. Королев избирает своей мишенью С.С. Моложавого, «который клянется марксизмом на каждом шагу, а на самом деле неустанно извращает марксизм-ленинизм в самой грубой форме» (там же).

Теперь, когда на смену абстрактным «пособникам классового врага» приходят вполне определенные имена, начинается второй этап кампании. Складывается особый тип статьи-разоблачения. Зачин такой статьи всегда один и тот же — «обострение классовой борьбы» на теоретическом фронте, «сопротивление пролетариату враждебных классовых сил»; все это проявляется в отступлениях или в форме «скрытой борьбы против марксизма-ленинизма» (18, с. 15). Затем с небольшими вариациями ставится задача «разоблачения» либо идеализма, либо биологизма, либо механицизма, либо их эклектического сочетания. И наконец, дело доходит до проработки вполне конкретного автора. Так, автор одной из первых статей-разоблачений Ф.Ф. Королев избирает своей мишенью С.С. Моложавого, «который клянется марксизмом на каждом шагу, а на самом деле неустанно извращает марксизм-ленинизм в самой грубой форме» (там же).

Способ написания таких статей, за редким исключением, — буквальное сличение тех или иных оригинальных авторских формулировок с цитатами на ту же тему из сочинений классиков марксизма. Результат подобного «анализа» всегда один и тот же — «все это нисколько не похоже на то, что писали Маркс, Энгельс, Ленин» (там же, с. 16).

Чем меньше человек способен к самостоятельному научному творчеству, тем тверже он держится за букву господствующих «истин» и с тем большим рвением старается уложить всякую новую мысль в их прокрустово ложе. Социальный заказ на поиск «извращений марксизма-ленинизма», «искажений политической линии партии» и т. п. выдвигает на первый план именно эту генерацию педологов, ничего или почти ничего не давших педологии в содержательном плане и поэтому бывших в ней на вторых ролях. Многие из них, возможно, вполне искренне полагали, по крайней мере в начале своей охранительной деятельности, что вносят позитивный вклад в развитие педологии в стране, укрепляют ее ряды.

Канонизация и примитивизация наследия классиков марксистской мысли, его приспособление для нужд текущей партийно-идеологической политики приобрели к тому времени прочную традицию. Уже в 1927 г. Л.С. Выготскнй отмечал догматический характер методологических установок так называемой «марксистской психологии», отражавший отношение к классическому наследию большей части партийных идеологов. «Нам нужна формула,— писал он,— которая бы нам служила в исследованиях,— ищут формулу, которой мы должны служить, которую мы должны доказать» (9, с. 398). В результате «ищут, во-первых, не там, где надо, во-вторых, не то, что нужно, в-третьих, не так, как нужно» (там же, с. 397). Именно на поиске воплощения таких «единственно верных» формул и зиждились статьи-разоблачения.

С каждым номером журнала они становятся все безапелляционней, а их тон и лексикон, по примеру текущей партийной публицистики, все бесцеремонней и оскорбительней. Политическому шельмованию подвергается все, что содержит хоть какую-то самостоятельную мысль, и поэтому в первую очередь концепции ведущих педологов.

Согласно М. Л. Феофанову, одному из главных участников идеологической кампании в педологии, «работы М. Я. Басова ни в коей степени нельзя признать отвечающими требованиям марксистской методологии» (38, с. 27); в своих методологических установках они являют собой «эклектическую путаницу: биологизма, механических элементов и марксистской методологии» (там же); его основной труд («Общие основы педологии») в качестве учебного пособия «может принести лишь вред» (там же).

Л. П. Блонский «вырисовывается представителем механистического материализма в педологии» (10, с. 39). На его счету и «биологизация предмета и всего содержания педологии», и «недооценка роли социального фактора», и «классово нейтральное толкование среды». Все эти принципиальные ошибки составляют балласт, «который объективно будет тянуть Блонского в идеологически чуждый лагерь» (там же, с. 51).

Басову и Блонскому «повезло», их прорабатывали до появления письма Сталина в журнал «Пролетарская революция», в котором ставилась очередная задача максимальной идеологической бдительности на научном фронте. После него наступает третий этап кампании, в ходе которого «методологической расхлябанности, отсутствию партийной бдительности, гнилому либерализму на педологическом фронте должен быть положен конец» (28, с. 2). Кампания приобретает все более отчетливый политический характер, поскольку теперь уже «необходимо проверить все участки теоретического фронта с целью борьбы против протаскивания контрреволюционной пропаганды троцкистской и других реакционных теорий» (23, с. 9).

В конце 1931 г. почти полностью обновляется состав президиума редакционной коллегии журнала⁸. Старый президиум не справился с поставленной задачей. Оценивая его деятельность, новая редакция отмечает, что «журнал не стоял на идеологически правильных марксистских позициях. В журнале господствовал эклектизм, руководством журнала допускался гнилой либерализм» (22, с. 2). Если в 1931 г. в журнале наряду со все усиливавшейся «большевистской бдительностью» и «борьбой за чистоту марксистско-ленинской методологии» смогли увидеть свет содержательные, подчеркнуто научно- теоретические программные работы Басова и Выготского (4, 7), то планы журнала на 1932 г. не оставляли каких-либо надежд. Теперь журнал собирался печатать прежде всего «передовые и руководящие статьи по перестройке педологического фронта на основе директив руководящих органов теоретического фронта о борьбе на два фронта в области теории и практики педологии» (22, с. 2).

Планы новой редакции успешно воплощались в жизнь. Новый год начался с проработки Выготского в статье все того же Феофанова «Теория культурного развития в педологии как эклектическая концепция, имеющая в основном идеалистические корни», в которой утверждалось, что «теория „культурного развития" является результатом некритического перенесения враждебных марксизму теорий в нашу педологию», что новые идеи Выготского сводятся лишь к «эклектическим построениям» и в основном имеют «идеалистические истоки» и что сама «теория неправильно ориентирует в вопросах развития советского ребенка... вредно отражается и на практике нашего воспитания» (39, с. 34).

Планы новой редакции успешно воплощались в жизнь. Новый год начался с проработки Выготского в статье все того же Феофанова «Теория культурного развития в педологии как эклектическая концепция, имеющая в основном идеалистические корни», в которой утверждалось, что «теория „культурного развития" является результатом некритического перенесения враждебных марксизму теорий в нашу педологию», что новые идеи Выготского сводятся лишь к «эклектическим построениям» и в основном имеют «идеалистические истоки» и что сама «теория неправильно ориентирует в вопросах развития советского ребенка... вредно отражается и на практике нашего воспитания» (39, с. 34).

А. П. Бабушкин выносит политические обвинения уже в само заглавие своей статьи-разоблачения труда А. А. Смирнова «Психология ребенка и подростка». Это не более и не менее, как «Эклектика и реакционная клевета на советского ребенка и подростка» (1). Позиция Смирнова оценивается как «эклектизм с преобладанием идеализма», а сам он именуется автором «насквозь реакционной и вредной эклектической окрошки» (1, с. 41). Бабушкин считает себя вправе выносить вердикт, согласно которому книга «как вредная должна быть немедленно изъята из употребления», а самого автора предупредить, что «если он всерьез хочет работать в рядах советской психологии и педагогики», то должен перестроиться (там же). Другая его разоблачительная статья ставит перед собой скромную цель дать «очень беглый обзор основных извращений проф. Арямова в педологии» (2, с. 23). И здесь легко обнаружить тот же набор штампованных обвинений: «концепция Арямова не имеет ничего общего ни с марксистской педологией, ни с марксистской психологией», а сама она суть «механицизм в форме вульгарного биологизма, однако смешанный с изрядной порцией идеализма», «неслыханная клевета на детей, особенно Советского Союза» (там же).

Подобными оценками заполнены и другие статьи-разоблачения: тут и «перлы биологизаторства», и «контрабанда буржуазных теорий» и «аполитичность» (3,17, 36). На фоне таких статей неуклюжими выглядели попытки саморазоблачений Залкинда, Залужного, Моложавого, Торбека (15, 17, 21, 35). Ведь для того, чтобы «с блеском» уничтожать плоды собственных трудов, втаптывая их в грязь, нужен особый талант и нравственный облик.

Заканчивался 1932 г., и в обществе педологов-марксистов организуется дискуссия о положении на педологическом фронте для подведения итогов двух лет борьбы за «оздоровление» педологии.

Официальная точка зрения, выраженная в докладе А. Б. Залкинда — одного из проводников партийно-идеологической кампании «за чистоту марксизма-ленинизма» в педологии,— как ей и полагается, полна оптимизма: «Мы имеем идеологическое оздоровление науки на всех фронтах ее работы и необычайно мощный теоретический и эмпирический ее расцвет» (1, с. 95). Совсем иначе оценили результаты кампании и вызванную ими растерянность рядовые педологи: «уничтожено все, что было сделано советской педологией на протяжении 8-10 лет ее работы, очевидно, педология, кроме гнили и пустоты, ничего в прошлом не имеет» (там же).

То, что в 1931-1932 гг. произошел не «мощный теоретический и эмпирический расцвет педологии», а полный ее разгром показала дальнейшая история педологического движения в стране. После 1932 г. уже не выходит журнал «Педология» (наряду с журналом «Психология») и педология начинает терять черты дисциплинарной организации, переходит на факультативное существование. Еще вращается запущенный ранее маховик ее социально-предметного бытия: печатаются отдельные статьи на педологические темы в педагогических журналах, выходят монографии и учебные пособия, запланированные и написанные в предыдущие годы, проводятся эмпирические обследования школьников. Педологи еще присутствуют на педагогических совещаниях и конференциях и выслушивают упреки за недостаточный вклад в деятельность педучреждений. Но это уже не полноценная жизнь, а скорее движение по инерции — позади нет истории, впереди нет цели. С закрытием журнала «Педология» фактически начинается период консервации педологического движения в стране⁹.

Теперь, когда социальные позиции педологии оказались ослабленными, активизируются ее оппоненты и откровенные противники, прежде всего из педагогических кругов. Все чаще раздаются голоса о сокращении, а то и прекращении преподавания педологии в педвузах и педтехникумах (12). Защищая педологию и опровергая аргументы ее недоброжелателей, паразитирующих на недостатках и упущениях педологов, Блонский писал в 1934 г.: «некоторые предлагают на этом основании ликвидировать педологию. Но на этом основании можно было бы предложить ликвидировать и педагогику». (5, с. 42).

Но когда речь идет о политической борьбе, то единственными аргументами становятся интерес и сила, а силы педологического движения к тому времени были уже подорваны. Именно поэтому постановление 1936 г. «О педологических извращениях в системе Наркомпросов» только оформило и закрепило сложившееся к тому времени положение, расформировав педологические учреждения и исключив само слово «педология» из научного обихода.

Партийно-идеологическая кампания «за чистоту марксистско-ленинской методологии» в педологии (как, впрочем, и в философии, истории, психологии, биологии и т. л.) была успешно завершена. От советской педологии практически ничего не осталось.

Подводя итоги, хотелось бы обратить внимание на несколько важных для нас обстоятельств. Мы совершенно сознательно не затрагивали (там, где это было возможно) вопросы теоретико-методологического содержания педологических идей и представлений, их влияния на формы организации и общественную эффективность педолого-педагогической практики. Во-первых, потому, что они слишком сложны, чтобы можно было бы мимоходом выносить свои суждения и оценки в работе, преследующей в общем иные цели. Во-вторых, какова бы ни была их оценка, это ни на йоту не изменило бы ни содержания настоящей статьи, ни нашего отношения к исторической судьбе отечественного педологического движения. Правы ли педологи в своих надеждах и устремлениях или заблуждались, выяснилось бы только в ходе развития самой педологии, ибо истина (говоря словами Гегеля) — это процесс, а не решение «важных» инстанций. И наконец, в-третьих, сейчас уже совершенно ясно, что в главном педологи оказались совершенно правы. Существование комплексных научно-технических дисциплин (против чего возражали непримиримые противники педологии) не только возможно, но и продуктивно, о чем свидетельствует исторический опыт таких дисциплин, как системотехника, эргономика и т. п.

Подводя итоги, хотелось бы обратить внимание на несколько важных для нас обстоятельств. Мы совершенно сознательно не затрагивали (там, где это было возможно) вопросы теоретико-методологического содержания педологических идей и представлений, их влияния на формы организации и общественную эффективность педолого-педагогической практики. Во-первых, потому, что они слишком сложны, чтобы можно было бы мимоходом выносить свои суждения и оценки в работе, преследующей в общем иные цели. Во-вторых, какова бы ни была их оценка, это ни на йоту не изменило бы ни содержания настоящей статьи, ни нашего отношения к исторической судьбе отечественного педологического движения. Правы ли педологи в своих надеждах и устремлениях или заблуждались, выяснилось бы только в ходе развития самой педологии, ибо истина (говоря словами Гегеля) — это процесс, а не решение «важных» инстанций. И наконец, в-третьих, сейчас уже совершенно ясно, что в главном педологи оказались совершенно правы. Существование комплексных научно-технических дисциплин (против чего возражали непримиримые противники педологии) не только возможно, но и продуктивно, о чем свидетельствует исторический опыт таких дисциплин, как системотехника, эргономика и т. п.

Говорят, история не знает сослагательного наклонения. В определенном смысле это так и есть, и сейчас вряд ли кто рискнет предсказывать, какие плоды принесло бы свободное развитие педологии в нашей стране. Ясно одно: изучить реальную историю педологического движения, извлечь из нее уроки, вернуть в научный оборот вершинные достижения педологической мысли — все это сделать не только можно, но и обязательно нужно. Однако предварительно следует стереть с лица советской педологии грязную печать «лженауки». Печать, поставленную на нее не историей, а бюрократической канцелярией.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бабушкин А. П. Эклектика и реакционная клевета на советского ребенка н подростка И Педология. 1932. № 1-2.

2. Бабушкин А. П. Против вульгарного материализма в педологии И Педология. 1932. № 3.

3. Баранов Т., Дорофеев И. Не помощь, а вред // Педология. 1932. № 4.

4. Басов М. Я. О некоторых задачах предстоящей перестройки педологии // Педология. 1931. № 5-6.

5. Блонский П. П. Как обеспечить будущим учителям знание возрастных особенностей детей? И Педагогическое образование. 1934. № 6.

6. В межведомственной плановой педологической комиссии // Педология. 1929. № 1-2.

7. Выготский Л. С. К вопросу о педологии и смежных с нею науках // Педология. 1931. № 3; с. 52-58. № 7-8 с. 12-22.

8. Выготский Л. С. Итоги съезда 11 Народное просвещение. 1928. № 2. С. 56-67.

9. Выготский Л. С. //Соч. 1981. Т. 1.

10. Гельмонт А. М. За марксистско-ленинскую педологию // Педология. 1931. № 4.

11. Дискуссия о положении на педологическом фронте в обществе педологов-марксистов// Педология. 1932. № 3.

12. Дыменский, Бабский. Нужен ли курс педологии в педагогической школе? //За коммунистическую педагогику. 1934. № 210.

13. Залкинд А. Б. Психоневрологический фронт и психологическая дискуссия // Педология. 1931. № 3.

14. Залкинд А. Б. Дифференцировка на педологическом фронте// 1931. № 3.

15. 15. Залкинд А. Б. О половом воспитании // Педология. 1932. № 1-2. 16. За марксистско-ленинскую педологию // Педология. 1931. № 7-8. С. 3-7.

16. 17. Залужный А. С. Против теории двух факторов в педологии и теории детского коллектива // Педология. 1932. № 3.

17. 18. Королев Ф. Ф. Пора объявить решительную борьбу механистическим течениям в педологии // Педология. 1931. № 3. С. 15-26.

18. К положению на педологическом фронте // Педология. 1930. № 1.

19. Моложавый С. С. Наука о ребенке в ее принципах и методах // Педология. Сер. Б. 1928. Кн. 1.

20. Моложавый С. С. К дискуссии на педологическом фронте // Педология. 1931. № 4.

21. 22. На новом этапе // Педология. 1932. №1-2.

22. 23. 0 положении на педологическом фронте // Педология. 1931. № 7-8. С. 8-11.

23. 24. Орахелашвили М. П. Вводное слово при открытии совещания педтехникумов // Педагогическое образование. 1934. № 6.

24. 25. Основные вопросы педологии. М.- Л., 1930.

25. 26. Пископпель А. А. Период зарождения в схеме изучения процесса научного творчества // Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. 1984. № 2.

26. 27. Постановление Совнаркома РСФСР «Об организации педологической работы в республике, ; проводимой различными ведомствами» // Педология. 1931. № 3.

27. 28. Письмо т. Сталина и методологическая бдительность на педологическом фронте // Педология. 1931. № 5-6.

28. 29. План журнала «Педология» на 1932 г. 11 Педология. 1932. № 1-2.

29. 30. Постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе Наркомпросов»// Правда. 1936. 5 июля.

30. Радина Е. За плановость и учет в педологической работе на местах // Педология. 1932. № 3.

31. Речь М. С. Эпштейна на совещании педтехникумов // Педагогическое образование. 1934. № 6.

32. 33. Речь Н. К. Крупской на совещании педтехникумов // Педагогическое образование. 1934. № 4.

33. 34. Розеноер-Вольфсон Р. А. Пути старой и новой педологии //Труды Б ГУ. Минск, 1928. № 19.

34. 35. Торбек В. М. О моих ошибках в книге «Педология в школьном возрасте» // Педология. 1932. № 1-2

35. 36. Тугаринов И. А. История ВАРНИТСО, или как ломали Академию в «год великого перелома» // Природа. 1990. № 7.

36. 37. Филатов В. К. К вопросу о взаимоотношениях между педологией и педагогикой в переходную эпоху // Педология. 1930. № 5-6.

37. 38. Феофанов В. К. Методологические основы школы Басова // Педология. 1931. № 3. 1

38. 39. Феофанов В. К. Теория культурного развития в педологии как эклектическая концепция, имеющая в основном идеалистические корни // Педология. 1932. .№1-2.